Карен Перри - Невинный сон

Он подошел к мини-бару и вернулся с двумя порциями виски с содовой. Жена села рядом с ним и со стаканчиком виски в руках слушала о телефонном разговоре в Нью-Йорке, о Робин и о том, что он от нее узнал.

В комнате воцарилась мертвая тишина, и в этой тишине Гаррик физически ощутил ее потрясение.

– Так поступить с ребенком, – качая головой, проговорила Ева, – да еще во время землетрясения. Он же мог погибнуть.

– Знаю.

– Такая безответственность, – продолжала она и снова перевела взгляд на мальчика.

– Точно, – подтвердил Гаррик.

– И она знала об этом и позволила ему вернуться? – спросила Ева и резко обернулась к нему, точно эта мысль только что пришла ей в голову.

Гаррик кивнул, а Ева издала тяжкий вздох – вздох, полный ярости. Комнату будто захлестнули волны гнева, и в них выплеснулся немой вопрос: «Что же это за мать, если она подвергает своего ребенка такому риску?»

Гаррик знал, что всякий раз, когда всплывало имя Робин, оба они чувствовали неловкость: он испытывал чувство вины, а в Еве закипала злость при одном упоминании другой женщины. Однако в тот вечер не было ни упреков, ни холодного молчания. За окном пылали пожары. Всю ночь выли сирены. А в номере отеля между Гарриком и Евой постепенно крепла связь. Они становились ближе и ближе друг другу, их теперь притягивало и связывало нечто совсем неожиданное.

Ева спросила его о Гарри, и он в общих чертах описал его характер, каким помнил его по тем временам, когда у них были не близкие, но дружелюбные отношения.

– Думаю, он неплохой парень. Правда, несколько эгоцентричный.

– Гм. Похоже, настоящее сокровище.

Ободренный язвительностью жены, ее завуалированным желанием видеть в Гарри только дурное, он принялся высказывать ей свое недоверие к Гарри, свои пусть незначительные, но все же сомнения в достоинствах человека, который растил его сына. Но что уж тут поделаешь? Кое-какие мелкие недостатки у него, конечно, были.

– Какие же именно? – допытывалась Ева.

В полутемной комнате ее взгляд стал напряженным, глаза лихорадочно блестели. Она внимательно наблюдала за мужем и с жадностью ловила каждое его слово: любой недостаток Гарри, любая его мелкая оплошность и любой проступок, о котором Гаррик мог вспомнить, питали витавшую в воздухе идею.

Ни один из них пока не высказывал ее вслух, но она уже созрела. Она уже приобрела определенную форму.

Вскоре Гаррик посоветовал Еве хотя бы немного поспать. Сам же он, по правде говоря, был настолько взволнован, что ему казалось, будто комната ходит вокруг него ходуном. От грандиозности задуманного у Гаррика кружилась голова, и он боялся, что стоит ему подняться, как он тут же рухнет на пол. Он предложил жене лечь на постель рядом с мальчиком, а сам вытянулся на кушетке. Гаррик уже почти заснул, когда увидел, что Ева опустилась рядом с маленьким, свернувшимся калачиком тельцем, и ее рука взметнулась над ним и повисла, словно жена раздумывала: обнять мальчика или нет? Не разбудит ли его ее прикосновение? И тогда он увидел, что Ева лишь легонько коснулась плеча ребенка, скользнула пальцами по его предплечью и тут же молча убрала руку.

Гаррик понятия не имел, сколько часов он проспал, но когда проснулся, то увидел склонившуюся над ним жену.

– Что такое? – спросил он, чувствуя, что она напряжена и в лице ее сквозит какая-то неуверенность. – Что-то случилось?

На ней поверх нижнего белья была надета его футболка, и Гаррик, скользнув взглядом по ее стройному телу, заметил, что Ева держит в руке какую-то вещь.

– Посмотри, – протянув ее Гаррику, сказала она.

Он привстал, протер заспанные глаза и мгновенно ощутил боль в спине; казалось, будто его тело было сделано из картона и, свернутое всю ночь напролет, теперь медленно распрямлялось. Он опустил взгляд на паспорт, который Ева только что вложила ему в руки.

Пока Гаррик открывал его, она кусала губы, и в глазах ее горело дикое возбуждение. Со страницы паспорта на него смотрело лицо Феликса. Ева отвернулась и отошла назад к постели.

Эту фотографию Гаррик сделал сам. Он вздрогнул, вспомнив, как он тогда был раздражен, как злился на сына, который отказывался сидеть смирно и смотреть в объектив, а когда все-таки посмотрел, то никак не мог удержать на лице серьезное выражение и, озорно улыбаясь, портил снимок. «Черт возьми, Феликс! Прекрати это!» – закричал он тогда на сына.

Вспомнив эту сцену, Гаррик залился краской стыда и раскаяния. Он отдал бы все на свете, чтобы исправить непоправимое.

Ева сидела на кровати рядом с Диллоном. Мальчик все еще спал, и его грудь мерно вздымалась во сне.

– Поразительно, правда? – сказала Ева. – До чего же они похожи.

Гаррик все еще держал паспорт в руках. Он проверил дату. Паспорт не был просрочен.

Мальчик вдруг зашевелился. Гаррик, затаив дыхание, следил, как он приоткрыл глаза, приподнялся на постели и принялся тереть кулачками сонные глаза. А когда он увидел незнакомую комнату, а потом Гаррика и Еву, он мгновенно проснулся, и лицо его исказилось от страха.

– Где моя мама? – спросил он, и при звуке этого тихого, с хрипотцой, испуганного голоса внутри у Гаррика все похолодело.

Если у Евы и вспыхнули угрызения совести, то она их ловко скрыла, потому что у нее на лице не дрогнул ни единый мускул.

– Твоя мама и твой папа сейчас не могут сюда прийти, – сказала она мягким уверительным тоном. – Они попросили нас за тобой присмотреть.

Эту ложь Ева произнесла так нежно и с такой легкостью, что у Гаррика перехватило дыхание.

Ева представила себя и своего мужа мальчику по имени, и Гаррик заметил, как Диллон тут же, словно обороняясь, свернулся в клубок. Из-под каштановой челки на них уставились большие настороженные глаза. У мальчика задрожал подбородок, а из глаз неожиданно хлынули слезы. Гаррик почувствовал, как будто кто-то ударил его в грудь ножом. Ева же подошла к мальчику и заговорила с ним веселым, успокаивающим тоном:

– Диллон, ты не голоден? Что ты хочешь на завтрак? Ты любишь рогалики? Гренки?

Мальчик посмотрел на нее с подозрением, но подбородок у него уже не дрожал.

– Может, стакан молока и вкусную сладкую булочку?

Мальчик едва заметно кивнул и еще теснее обхватил себя за колени. Ева, протянув руки, наклонилась к Диллону, но он мгновенно отстранился. Гаррик видел, как его жена отдернула руки, но лицо ее по-прежнему было веселым и оптимистичным.

– Диллон, ты любишь корабли? – спросила она.

Мальчик ничего не ответил, лишь слегка заерзал под покрывалом, подтянул колени поближе к подбородку и в упор уставился на этот торчавший пред ним горбик.

– Сегодня, немного позже, – продолжала Ева, – мы втроем, наверное, отправимся в небольшое путешествие на корабле. Ты бы хотел поплыть на корабле? Если захочешь, мы можем сесть на палубе и смотреть на другие корабли, на чаек, на волны. Здорово, правда?