Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

Об этом и о том, как его убирать, шепчутся за дверью кабинета. Прочь, скорее прочь! И как быстро в тесном кабинете его кладут в гроб, который ведь еще теснее! Но этого нам не видно, потому что все это за дверью кабинета, а мы теперь стоим выше на лестнице, у двери на чердак. Потом захлопывается крышка, это мы слышим.

А это был кабинет, спрашивает моя сестра.

Нет, говорю я, это был он сам. Они его крышкой закрыли.

А почему гвоздики не забивают?

Чтобы ему можно было выйти, когда захочет.

А он хочет?

Нет.

И в этот понедельник в сентябре, когда мы стоим на чердачной лестнице и я хочу показать сестре кабинет господина Вейльхенфельда, гробовщики выносят его и оставляют за собой дверь открытой. Теперь им проще идти с гробом, потому что они дорогу уже знают. Фрау Абфальтер говорит, как нести, а они выносят гроб из кабинета, который теперь стал пустой. Какой он стал пустой! Тише, говорит отец, тише. Задумаемся сейчас на минуту о той абсолютной пустоте, которая воцаряется во всех комнатах, где умирают, о том внезапном вакууме, говорит он маме и мне. Но потом вдруг, когда мы долго стояли с закрытыми глазами, тихо-тихо, и, как отец наказывал, думали о пустоте, мы видим, что кабинет совсем и не пустой. Неожиданно из эркера появляются двое мужчин в черном, которых нам с чердачной лестницы до сих пор просто видно не было. На них широкополые шляпы и кожаные плащи, которые спереди застегнуты на пряжки. Они, наверное, прятались у книжных полок в эркере, а теперь выпрямились и свои плащи отряхивают. А потом подходят к другим полкам и другим книгам, которые нам хорошо видно через две открытые двери. И запускают руки, обтянутые кожаными перчатками, глубоко в книги, в те, которые еще остались. Многие из них они вынимают и складывают на стол посреди комнаты, который господин Рёш теперь уже скоро заново отлакирует, а другие бросают на пол. Они показывают друг другу книги господина Вейльхенфельда, кивают или покачивают головами. Уже по щиколотку стоят они в книгах, когда нас замечают, что мы смотрим. И кричат: Эй, что вам здесь нужно? И: Кто вы?

Ну, наш отец доктор, говорю я, он здесь все освидетельствовал.

Что?

Ну, то, что он теперь умер.

Вы здесь живете?

Нет, у каменоломни.

А что вы здесь делаете?

Ничего, просто так стоим.

Тогда они начинают кричать: Убирайтесь! Вон отсюда! И грозятся нам своими кожаными кулаками.

Так ведь мы и так уже уходим, говорю я.

Но мужчины эти нам не верят и направляются к нам. Нам видно, как книги, через которые они идут, смыкаются за ними, как волны. И тогда они закрывают кабинетную дверь. Нам уже кабинета не видно, и тогда мы уходим. Внизу на лестнице выносят гроб, слышно, как кучера громыхают по деревянным ступеням, тяжело дышат и один спрашивает у другого, взялся ли он.

Я взялся, кричит один, а ты?

Я тоже, кричит другой.

А вслед за ними идет фрау Абфальтер и все время командует: Эй, Фриц, чуть повыше! И: Вильгельм, теперь ты подыми немного!

А ведь она, потому что она помогает там, на кладбище, и сама выглядит словно залежалый труп, говорит отец маме и нам.

Это все, спрашивает сестра.

Да, говорю я, это все.

И снова спускаюсь по ступеням, а она идет за мной. Тень человека на стене уже исчезла. Но когда мы хотим пройти мимо гроба и фрау Абфальтер, она поднимает свою резиновую руку и кричит:

Ну-ка, стоп!

Доброе утро, фрау Абфальтер, здороваемся мы.

День добрый, говорит фрау Абфальтер, чего это вы здесь делаете?

Ничего, ничего не делаем.

Тогда ступайте-ка отсюда, живо, говорит она. Но не вздумайте гроб перегонять, это плохая примета. Ясно вам?

Да, говорю я, но сам уже обогнал, и сестра тоже. Мы мимо гроба протиснулись. Тогда фрау Абфальтер, потому что мы все-таки обогнали, еще ругается вдогонку и выгоняет нас своими длинными руками из дома, на волю, на задний двор, до самой садовой стенки, у которой дырки снизу. И мы теперь не можем надеяться, что нам повезет.

Извините, пожалуйста, кричу я.

Гроб, он хочет еще раз вылезти на дневной свет, но вот получится ли у него? А вдруг отец ошибся и господин Вейльхенфельд еще живой? Я слышу, как он стонет, вздыхает и переворачивается в своем гробу.

Слышишь, говорю я сестре. Он за нами смотрит.

Через дерево, спрашивает она.

Да.

Гроб потом все-таки проходит через узкую входную дверь. Потом гроб выплывает в задний дворик, а фрау Абфальтер руководит, как выносить надо. Такие дворы у нас раньше были. И кажется, потому что в нем теперь наш философ, что он стал не только тяжелее (это было бы естественно), но еще и длиннее (это было бы сверхъестественно). Его едва-едва удалось завернуть за угол дома, хотя тут даже фрау Абфальтер хватается за него своими резиновыми пальцами. И теперь его тащат через задний двор перед глазами всех соседей, которые тем временем принесли подушки и устроились поудобнее на своих подоконниках и бесцеремонно уставились на улицу. А потом, через проржавевшие ворота, на Хайденштрассе. Мы сидим на садовой ограде, и нам все это хорошо видно. Гроб, наверное, головой господина Вейльхенфельда, его горним миром вперед задвигают в катафалк, а потом останавливаются передохнуть. Ворота, небо, гробовщики — все останавливаются, все облегченно вздыхают.

Пошли, Гретель, говорю я, но она не хочет. Ну пошли, повторяю я и тяну ее за собой.

Держась за руки, одинаковыми шагами, не обгоняя гроб, выходим с заднего двора, сестра моя как будто окоченела от страха, фрау Абфальтер снимает резиновые перчатки, кучера закрывают ворота, соседи показывают на гроб, который лежит под все быстрей утекающим вдаль небом в катафалке, где очень просторно наверху, но и со всех других сторон он тоже удобный. И у него, точно так же как и у магазинов на Хелененштрассе, витрины такие стеклянные сделаны, чтобы видно было цветы, и венки, и гроб, но ведь цветов и венков никаких нет, так что витрины просто занавешены, и нам больше не видно мертвого теперь господина Вейльхенфельда. Когда черная лошадка увозит его от нас, прочь из города.

© 1986 by Hermann Luchterhand Verlag

© Перевод И. Ланина