Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

Удивительно, однако, как много было сочинено за эти месяцы и годы значительных с литературной и исторической точек зрения эссе о Германии, о немецком прошлом и настоящем, о ситуации в ГДР; среди них заслуживает упоминания интереснейшая речь Моники Марон «Я была антифашистским ребенком». Разумеется, многие авторы — в том числе и в Восточной Германии — оставались преимущественно наблюдателями и летописцами происходящего (если они не сотрудничали, как Кристоф Хайн или Криста Вольф, в следственных комиссиях); и в скором времени именно писатели из ГДР почувствовали себя оттесненными в сторону происходящим в их стране процессом, наблюдая за ним с горьким чувством. «Сейчас слово получили политики и экономисты», — написала в феврале этого года в предисловии к своему сборнику «В диалоге» Криста Вольф.

Когда, собственно говоря, пишется история литературы? Необходима ли для этого временная дистанция и какая? Отделять литературную критику от истории литературы — бессмысленно. Почти все более поздние рассмотрения литературных произведений основываются на предварительном отборе. Предпосылкой для этого является бесперебойное функционирование первичных отборочных структур, независимо от того, кто осуществляет этот отбор литературы — редакторы издательств, критики (или даже, если встать на позиции рецептивной эстетики, читатели). Как же иначе? Нужно лишь поразмыслить и последовательно додумать до конца, что могло бы быть объектом обширного литературно-исторического обозрения литературных событий одного-единственного года. В принципе — каждая рукопись, приходящая в издательство, если (абсурдное предположение) не любой литературный текст, где-либо написанный, а по меньшей мере — любая книга, которая вообще вышла. Ведь и редакторы, и критики, закидывающие в книжное море свои сети, могут все-таки упустить что-то важное.

Правда, при огромном объеме книжной продукции даже современнику невозможно быть в курсе всех новинок; порою даже редакции больших газет тратят немало времени и сил, чтобы получить на рецензию сигнальные экземпляры изданий от небольших издательств, которые не рассылают сведения о новинках по своей инициативе, а ждут соответствующего запроса со стороны. В таких условиях, для того чтобы иметь более или менее полное представление о происходящем в литературе, необходимо до известной степени быть подвижником, проявить буквально одержимость.

Если подсчитать объем литературной продукции Австрии, Швейцарии, ГДР и ФРГ (включая Западный Берлин) за 80-е годы, то каждый год набирается в общей сложности не менее пятисот названий книг, издаваемых на немецком языке. Лишь малая часть этого количества обсуждается в газетных рецензиях и в соответствующих радиопередачах. Это и правильно. Ведь разговор о литературе с самой первой минуты представляет собой процесс отбора — и этот отбор должен быть и имеет право быть строгим. Немногие из произведений могут претендовать на внимание, похвалу и поощрение — не говоря уже о занесении в разряд литературной классики. Однако, если заранее ограничить свой кругозор небольшим числом книг, возникнет немало проблем. Конечно, можно успокаивать себя мыслью, что литературно-критические оценки и суждения постоянно пересматриваются, что в литературе совершаются не только новые открытия, но и возрождаются забытые имена — даже спустя многие годы и десятилетия; и все же целиком полагаться на это не следует.

Без потерь обойтись нельзя. Рано или поздно приходится что-то обобщать, что-то отбрасывать, что-то отбирать. Без связующих линий, обобщений, панорамных обзоров (которые волей-неволей от чего-то абстрагируются, что-то выделяют как главное, совершенно пренебрегая всем остальным) мы, видимо, не в состоянии в конце концов отличить одно явление от другого и тем самым познать их. Вопрос состоит лишь в том, чтобы определить, какую часть общей картины, целостного видения литературной ситуации мы можем себе позволить, что из нее мы можем оставить для себя, прежде чем начнем ее урезать и сокращать?

В предлагаемом вниманию читателей обзоре выражен сознательный отказ автора от претензии на окончательность и однозначность упорядочения и отбора материала. Это не «путеводитель», не «краткий очерк», это хор, состоящий из множества различных голосов. Не исключено, что такая разноголосица, такое смешение манер и интонаций кое-кому придется не по вкусу. Вот, например, Хуберт Винкельс в своей статье «В тени жизни» неодобрительно отозвался о подобном «смешении языков» как о выставке товаров в витрине, где ничто не отвергается, где всему находится место: «Свое признание находят и «легкоусваиваемый» бестселлер, и трудный для восприятия фрагмент, исторический роман и триллер, сборник афоризмов, критикующих цивилизацию, и циничные размышления. Все подходит, все пользуется спросом. Литературой может быть все, что годится на потребу, «лишь бы это было хорошо сделано».

Нет, не все может считаться литературой. Но «хорошо сделанной» она, разумеется, быть обязана. Я не могу лишить себя удовольствия поставить рядом «Последний мир» Рансмайера и «Историю карандаша» Хандке, насладиться чтением «Человека из Апулии» Хорста Штерна и «Принценбада» Михаэля Вильденхайна, с равным интересом читать «Парочки, фланеры» Штрауса и поэтологические размышления Слотердийка. И я поостерегусь опрометчиво от чего-то отказаться, оправдываясь тем, что в литературе и без того много хороших произведений, может быть, даже слишком много.

Итак, литература 80-х годов. Ну и как же назвали ребенка? Существует ли некое понятие, описывающее и обобщающее литературу этого периода? Просматривается ли в поле нашего зрения некое ключевое слово, с достаточным основанием связывающее воедино романы и повести этих лет (а может быть, и предыдущих)?

В литературоведении достаточно примеров того, что название эпохи и стилистического направления возникало в рамках самой эпохи, а иногда давалось самими творцами. Часто это были понятия, «закрепленные» за каким-либо литературным движением, школой, кружком, и достаточно часто они касались лишь узкого временного промежутка. Таковы термины «натурализм» или «дадаизм», «экспрессионизм». Но для литературы 80-х годов подобной этикетки не подыщешь.

Насколько велико замешательство в этом вопросе, существующее с давних пор, демонстрирует модель, сконструированная в получившем широкое распространение литературно-критическом справочнике «Даты немецкой литературы», доводящем обзор литературы непосредственно до наших дней. В десятом издании этой книги (1974) книги современных авторов, выпущенные после 1962 года, были объединены под рубрикой «Молодые модернисты современности» (тогда споры о постмодернизме еще не достигли Германии); в 24-м издании (1988) привычно, как давно известное, применяется другое ключевое слово — немецкая литература после 1968 года уже без всяких колебаний рассматривается под фирменным знаком «Ревизия теории, регенерация литературы».