Мэтью Томас - Мы над собой не властны

Эйлин прошла до угла улицы, к дому семьи Палумбо. Ей открыл сам мистер Палумбо. За восемь лет он заметно постарел; сейчас ему, должно быть, под восемьдесят.

— Мистер Палумбо, это я, Эйлин Лири. Как поживаете?

Он то ли не узнал ее, то ли сделал вид, что не узнает. В свое время они мало общались, но все-таки столько лет были соседями — это же что-нибудь да значит? Наконец он протянул руку, ладонью вниз, и Эйлин благодарно за нее ухватилась. Кожа у него была гладкая, хотя костяшки выпирали, словно шарниры. Он крепче сжал ее руку и погладил свободной ладонью. Руки у него были горячие, словно маленькие печки.

Мистер Палумбо сказал, что у него умерла жена. Эйлин выразила соболезнование, а сама так и не смогла себя заставить рассказать про Эда. Сын старика, занимавший третий этаж, переселился в отдельное жилье.

— В моем возрасте тяжело сдавать квартиры. Дочка уговаривает продать дом и к ней переехать, в Хэкеттстаун. Переехать-то можно, да что я буду делать в их медвежьем углу? Смотреть, как трава растет? Жилец с третьего этажа, славный такой парнишка, колумбиец, взял на себя весь мелкий ремонт по дому. Я к нему в гости хожу — в покер играть. Он меня обыгрывает в пух, — прибавил старик со смешком.

Эйлин спросила про Орландо. Мистер Палумбо начал что-то говорить о Донни, потом вдруг надолго скрылся в доме, а когда вернулся, протянул ей визитную карточку. Оказалось, несколько лет назад Донни открыл автомастерскую в Гарден-Сити, а теперь у него уже несколько филиалов, с автомойками.

— Преуспевает, — сказал мистер Палумбо. — Второй раз женился. Славная женщина. У них две дочки.

Эйлин почувствовала, как по лицу расползается счастливая улыбка. Вечно затюканный Донни совершил чудо! Эд за него так порадовался бы.

— Чудесно! — сказала она.

— Я к ним ездил в гости. Район очень красивый. Гэри живет в бывшей каретной. Бренда ведет всю бухгалтерию. Видели бы вы Шерон! Красавица выросла, прямо кинозвезда.

— Боже мой! — отозвалась Эйлин. — А Лина?

— Умерла, аккурат после моей жены.

Мистер Палумбо перекрестился. Эйлин последовала его примеру. Он стал расспрашивать о семье. Эйлин отвечала расплывчато. Глупо, конечно, скрывать, что Эда больше нет, но она ничего не могла с собой поделать. Ей было необходимо, чтобы мистер Палумбо считал его живым.

Они распрощались, Эйлин уже начала спускаться с крыльца, как вдруг у нее за спиной в доме что-то грохнуло. Эйлин вдруг примстилось, что это мистер Палумбо упал замертво. Она бросилась к двери и стала стучать, сама удивляясь внезапному приступу паники. Когда мистер Палумбо снова открыл, Эйлин выдала первую попавшуюся отговорку: якобы она хочет на всякий случай заранее поздравить его с Днем благодарения. Он слегка озадаченно ответил: «Спасибо» — и снова закрыл дверь. А у Эйлин сердце так и колотилось и во рту остался металлический привкус страха. Она присела на ступеньку, отдышаться и подумать. Может быть, она испугалась, что все ее бросили? Да нет, невозможно — она первая уехала из этого района. Хоть Эйлин и радовалась за Донни, как-то не по себе было думать, что он, оказывается, давно здесь не живет. Она не предполагала, что он все-таки решится круто изменить свою жизнь. Все это время ее успокаивала мысль, что Донни, сам того не зная, хранит ее прошлое. Представлять себе непрерывно меняющийся мир было жутковато.

Эйлин так и не стала основоположницей династии. Кто знает, не прервется ли ее род вообще. Сын вернулся в Чикаго доучиваться, но у Эйлин все равно душа была не на месте. Она уже беспокоилась не столько о том, какой фундамент Коннелл заложит для ее будущих внуков, — дай-то бог, чтобы он встретил хорошую девушку и обзавелся семьей, — пока что ее больше тревожило его собственное будущее.

Повидаться бы с Донни, вместе порадоваться его успеху, но как явишься к нему после такого долгого молчания? Эйлин повертела в руках карточку автомастерской и спрятала ее в сумку. Проговорила мысленно: «Пускай тебе счастливо живется. Пусть у тебя будет большой красивый сад и ты будешь жарить мясо на гриле, смотреть, как рядом играют твои дочери, и думать: теперь я могу умереть спокойно».

Она постояла немного перед своим старым домом. Новые владельцы совсем запустили растения в ящиках на подоконнике, заново покрасили дверь и повесили безвкусные занавески, но не узнать сам дом было нельзя. Сколько раз она стояла вот так, глядя на него и оценивая. Вдруг нахлынула нежность. Эйлин стало стыдно, что она так рвалась отсюда уехать.

Она поднялась на крыльцо. На улице уже зажгли фонари, но вечер еще не уступил место ночи. Вернуться бы в прошлое, когда здесь была и ее жизнь. Птицы жалобно попискивали среди ветвей, по улице пролетали машины, гладкие крашеные перила крыльца ласкали ладонь. Эйлин, закрыв глаза, слушала знакомые звуки — затихающий гул самолета, далекие автомобильные гудки — и вдыхала странно волнующую смесь выхлопного газа и свежей листвы. Можно себе представить, будто возвращаешься после долгого рабочего дня в больнице Святого Лаврентия или вместе с Эдом и Коннеллом только что приехала домой после воскресного ужина у Артуро. Сейчас она зайдет в дом, а Эд лежит на диване в наушниках. Она ему скажет: «Слушай музыку сколько хочешь! Переслушай все свои пластинки, а когда закончишь — я буду рядом. Если надо, буду ждать много лет». Она возьмет его руку в свои и поцелует с такой нежностью, что он поймет — это не хитрость, не розыгрыш. «Давай не будем никуда переезжать, — скажет ему Эйлин. — Останемся здесь навсегда».

Хоть она и не знала новых жильцов, невозможно было уехать, не заглянув в дом. Эйлин устала убегать и прятаться. Всю жизнь пробегала, хватит. Наверняка есть какой-то способ совместить прошлое и настоящее, просто она не хотела его разглядеть.

Эйлин взялась за дверной молоток и быстро, решительно постучала: раз-два-три. Открыл молодой мужчина. Трудно поверить, что это его она видела издали мальчиком лет семи-восьми, когда он приходил вместе с родителями осматривать дом. Сейчас он такой высокий, широкоплечий, аккуратно причесанный, с белозубой улыбкой только что избранного государственного деятеля.

— Чем могу помочь?

Эйлин растерялась. Непривычно, когда в твоем собственном доме к тебе обращаются как к постороннему человеку. Нужно задавить гордость, иначе вся эта авантюра закончится, так и не начавшись.

— Меня зовут Эйлин Лири. Я раньше здесь жила.

Она самой себе напоминала тех приставучих людей, что ходят от двери к двери и проповедуют какую-нибудь малоизвестную религию. Сама не могла бы его винить, если бы новый жилец захлопнул перед ней дверь. А он пригласил войти.

— Извините за беспокойство, — сказала она, переступив порог.