Дэвид Николс - Мы

Но расплывчатое «оно» меня странно тревожило. Хотим ли мы узнать пол ребенка? Да, пожалуйста, сказали мы и прищурились на изображение, которое лично я толком разглядеть не сумел, но это однозначно была девочка. У меня будет дочь, и хотя я никогда не выказывал свои предпочтения, должен признаться, что в глубине души был даже рад. Я на себе испытал и продолжаю испытывать всю сложность отношений пары отец — сын, но разве дочери не любят своих папочек, и наоборот? Возможно, тут имелась и определенная доля облегчения; разве наша дочь откажется обратиться за советом и поддержкой к Конни? Разве Конни не станет для нее образцом для подражания и единомышленницей, а также основным объектом для выплескивания недовольства? Они будут меняться одеждой и делиться секретами, но, когда наступит пора взросления, дверь захлопнется перед носом Конни, но не перед моим. В качестве отца дочери все, что мне останется сделать, — это обеспечить подвозку, карманные деньги, должное понимание и гордое родительское объятие на торжествах в честь выпуска. Все, что мне останется сделать, — это волноваться за нее, что вполне в пределах моих возможностей.

Мы принесли наш смазанный снимок домой и прикнопили его к пробковой доске, окружив бумажками с понравившимися нам именами или, скорее, понравившимися Конни, поскольку, что касается эзотерических имен, то мое воображение не шло дальше Эмили, Шарлотты, Джессики, Грейс. Как ни странно, Конни остановилась на Джейн, имени настолько тривиальном, что оно казалось почти авангардным. И мы погладили живот Конни. Жена бросила работу и принялась готовить дом к ответственному моменту, я же трудился допоздна над новым проектом — теперь это был полосатый данио — и ждал звонка.

И вот тут, с некоторой неохотой, я должен вернуться к представлению о времени как о закольцованной кинопленке. Первый разрез был сделан на Лондонском мосту в тот вечер, когда я познакомился со своей женой, а вот как насчет второго? И хотя ее любовный роман оказался весьма травматичным, его стоило оживить в памяти, возможно, по крайней мере, для того, чтобы вспомнить о том счастье, что выпало нам после, о зиме и весне ее беременности, давшей нашему браку второе дыхание.

Но нельзя дважды войти в одну и ту же реку, а потому, с вашего позволения, я хотел бы сделать второй разрез прямо сейчас.

Можно ли найти более наглядное свидетельство победной поступи новых технологий, чем постепенное вымирание интернет-кафе? Некогда современные, передовые, открывавшие дверь в мир знаний и фантазий, сейчас, вытесненные дешевыми вай-фай и смартфонами, они оказались на свалке истории и теперь выглядят таким же анахронизмом, как телеграф или видеопрокат.

В Венеции уцелело одно-единственное интернет-кафе, расположенное среди скопления мрачных магазинчиков неподалеку от жилого массива Каннареджо. Намотав второй круг по городу, измученный и охромевший, я нашел прибежище в прохладных, темных недрах этого заведения, пробрался по стеночке мимо телефонных будок с взволнованно лопотавшими индусами, пакистанцами, арабами и африканцами, подошел к компьютерам, посредством которых сирые и отчаявшиеся связывались с мошенниками, шантажистами, маньяками, и, сгорбившись, подобно всем остальным, воровато сел на вращающийся стул, с торчащими кусками желтого поролона, перед мерцающим нездоровым светом экраном. Слева от меня слышались выстрелы и взрывы, — это девятилетний мальчишка колотил по клавиатуре, отбивая атаку пришельцев, — а справа серьезный молодой человек внимательно изучал страницу, заполненную плотной арабской вязью. Приветственно улыбнувшись, я повернулся к своему компьютеру. Допотопные консоль и клавиатура были замызганы до невозможности, старый пластик какого-то грязно-кремового цвета, но я уже был на последнем издыхании и практически исчерпал лимит Интернета на своем планшете, а потому, радуясь возможности сидеть в этой комнате, провонявшей мокрым картоном и растворимым кофе, принялся обшаривать Сеть.

И тут меня начали терзать сомнения. Из звонка Алби в отель я уяснил, что они с Кэт направляются именно сюда, но что, если они передумали или уже уехали? Дабы развеять сомнения, я набрал в поисковике:

совсем как алхимик, смешивающий ингредиенты в котле в тщетной надежде получить золото. Я искал:

Я видел вещи, которые не пристало видеть мужчине, но не видел своего сына. Тогда я выбрал более прямой подход и принялся искать Алби Петерсена. Вечный бунтарь, Алби не стал рабом социальных сетей, и, более того, его страничка была заблокирована. Однако его друзья оказались не столь осторожны или сдержанны, и я обнаружил, что вполне могу заполнить весь экран снимками своего сына: на вечеринках, с вульгарно свисающей из уголка оттопыренных губ сигаретой; на сцене, с этой его ужасной студенческой рок-группой (я как-то раз ходил его послушать, но надолго меня не хватило, поэтому, выскользнув проверить, заперта ли машина, я там и остался). Тут он был в форме нациста из фильма «Кабаре» (в ту неделю я допоздна засиживался на работе), а тут с подружкой, которую я помню лишь очень смутно, предпредпоследняя, симпатичная такая, тихая девчушка, теперь с разбитым сердцем, насколько я себе представляю, ведь мой сын был ее первой любовью. Здесь он сидит развалившись на берегу реки, пасмурным днем предыдущего лета, худосочное бледное тело, покрытое гусиной кожей, и вот он уже на серии последовательных снимков: отпускает тарзанку, руки и ноги вращаются, точно мельничные колеса, и плюхается в реку. Я не выдержал и рассмеялся, мой сосед перевел взгляд с моего лица на экран, но я поспешно сменил картинку, дважды щелкнув по фотоработам Алби с онлайновой выставки: развалившийся сарай на огороде, кора дерева крупным планом и очень недурной портрет в контрастной черно-белой манере двух пожилых мужчин на том же огороде, их лица покрыты вмятинами и изборождены морщинами, точно древесная кора, в чем, как я полагаю, и состояла задумка автора. Мне понравился снимок, и я твердо решил непременно сказать сыну, что мне понравилось, если я его когда-нибудь найду.

Но мне его никогда не найти, теперь я был совершенно уверен. Идея поисков оказалась совершенно абсурдной, бредовой попыткой сохранить хотя бы остатки достоинства после нашего провального турне, компенсировать годы бессвязного мычания и беспомощного трепыхания. Люди, путешествующие по Европе, не сталкиваются просто так — это из области фантастики. Если Алби вернется, что, несомненно, рано или поздно случится, он сделает это, когда сочтет нужным. А тот образ, который я лелеял и пестовал, типа я привожу сына домой и отдаю своей жене, словно пожарный, появившийся из горящего дома, — пустые фантазии и глупый самообман. Единственная причина, по которой я остался в Европе, — страх и горечь унижения; я боялся вернуться домой и взглянуть в лицо будущему. Я закрыл страницу с фотоработами Алби.