Дэвид Николс - Мы

— А мне, грешным делом, показалось, что когда зазвонил телефон, то вы чуть было не сиганули в канал.

— Звонок застал меня врасплох, только и всего. Мне срочно нужно выпить. Ресторан за углом.

Мы вышли на крошечную площадь. Никаких тебе сувенирных открыток или карнавальных масок. Наоборот, на веревках между домами на ветру полоскалось белье, наподобие праздничных флагов, в квартирах на первых этажах надрывались радиоприемники и телевизоры, а в угловом здании располагалась маленькая траттория, выглядевшая, вопреки моим чаяниям, весьма романтично.

— Ну, что скажете?

— По-моему, отличное место.

Мы устроились на террасе, на стоявших рядышком стульях, лицом к площади. В ресторане не было меню, вместо этого маленький старичок с подозрительно черными волосами принес нам по бокалу «просекко», а затем плошки с маринованными кальмарами, осьминогами, анчоусами — пряными, маслянистыми, бесподобными на вкус. Словно в подтверждение сугубо платонического характера сегодняшнего вечера, Фрея показала на телефоне фотографии своих дочерей, двух потрясающе красивых голубоглазых девочек-погодков, которые на серии снимков постепенно трансформировались в длинноногих, длинноволосых, белозубых молодых женщин — прямо-таки олицетворение здоровья и энергии, — снятых на фоне и открытого всем ветрам Атлантического побережья, и тайских пальм, и сфинкса, и какого-то ледника. Полагаю, что если с умом подойти к отбору фотографий, то можно создать жизнеутверждающую картинку даже из самых мрачных, диккенсовских эпизодов детства, но, судя по фотоальбому Фреи, ее дочери еще в колыбели получили благословение Небес. Фрея была слишком милой женщиной, чтобы оскорблять ее завистью, однако на всех снимках она была запечатлена в обнимку с одним из своих фотогеничных отпрысков, тогда как я, со своей стороны, сколько ни старался, так и не сумел припомнить ни одной фотографии, где мы с сыном вдвоем. Возможно, в его детстве что-то такое и было, но вот как насчет последних восьми — десяти лет? Ну да ладно, вот фотография Анастасии Кристенсен, плавающей с дельфинами, а вот Бабетт Кристенсен в качестве волонтера в африканской деревне. А вот паста и новая бутылка вина.

— Анастасия сейчас — кинодокументалист. Бабетт занимается охраной окружающей среды. Я ими, как вы уже наверняка заметили, очень горжусь. И способна до опупения докучать людям рассказами о них. Так что мне лучше заткнуться, пока вы с тоски не бухнулись головой прямо в лапшу.

— Вовсе нет. Они, похоже, чудные девочки.

— Чудные, — ответила Фрея, пряча телефон в сумку. — Хотя в детстве иногда вели себя как последние стервозы… — Она зажала рот рукой. — Нет, я не должна так говорить, хоть это и правда. Но, видит бог, мы даже дрались! К счастью, с возрастом все проходит. Кстати, вот еще одна… — Фрея снова вытащила телефон. — Я сомневалась, стоит ли вам показывать, ну вы сами поймете почему… — (Передо мной была двадцатилетняя Бабетт, обнаженная, она сидела в медицинском кресле с новорожденной девчушкой цвета баклажана у груди, мокрые от пота волосы прилипли ко лбу.) — Да, в то лето я действительно стала бабушкой. Нет, вы только представьте! Mormor [53] Бабушка (швед.) . в пятьдесят два года! Боже правый! — Она покачала головой и потянулась к бокалу.

— А это кто?

По левую руку стоял стройный мужчина благородного вида, прямо-таки римский сенатор, красивый до неприличия, несмотря на дурацкую ухмылку и хирургический халат.

— Мой бывший муж.

— Он похож на кинозвезду.

— И боюсь, слишком хорошо об этом знает.

— У него совершенно невероятные глаза.

— Они-то меня и погубили.

— Погодите, он что, присутствовал при родах?

— Ну конечно.

— Он видел, как… появляется на свет его внучка?

— Да-да, мы оба видели.

— Это очень по-скандинавски.

Фрея расхохоталась, а я еще раз украдкой взглянул на фото:

— Он действительно очень красивый мужчина.

— Наши дочери, к счастью, пошли в него.

— Позвольте с вами не согласиться, — с готовностью отозвался я, и Фрея игриво пихнула меня в бок локтем. — А они дружат со своим отцом?

— Само собой, они его обожают. Я периодически уговариваю их остудить пыл, но они продолжают его боготворить.

Мой сын меня не боготворил, и это замечательно. Если бы меня боготворили, я бы, наверное, чувствовал себя неуютно, впрочем, точно так же, как если бы меня обожали. А вот от того, чтобы просто быть на дружеской ноге, я бы точно не отказался.

— Мне всегда казалось, что дочери относятся к отцам более снисходительно, — произнес я. — И ладят с отцами гораздо лучше, чем сыновья. Интересно, почему так?

— Полагаю, потому, что здесь вы свободны от обязательств служить ролевой моделью. Или, по крайней мере, от непосредственных сравнений. Тогда как с сыном…

— Очень может быть. Я как-то раньше не задумывался. — Стремился ли когда-нибудь Алби быть похожим на меня? И в чем именно? Если хорошенько пораскинуть мозгами, то рано или поздно можно найти ответ, но Фрея уже наливала мне вино.

— У меня аналогичное ощущение относительно сыновей. Мне хотелось бы иметь сына. Красивого, немного старомодного мальчика, которого я могла бы и наряжать, и формировать как личность, и ревновать к девушкам. А кроме того, не стоит идеализировать девочек. Если бы у вас была дочь, возникли бы свои проблемы.

— У меня была дочь.

— В самом деле?

— У нас с женой. Нашим первым ребенком была девочка, ее звали Джейн, но она умерла.

— Когда?

— Вскоре после рождения.

Повисло тягостное молчание. С годами я стал замечать, что некоторые люди, узнав от нас о потере ребенка, почему-то начинают злиться, как будто мы их обманули. Другие же, наоборот, стараются отмахнуться, словно это все ерунда, но, к счастью, таких очень немного. Основная масса людей проявляет чуткость, демонстрируя понимание, и на случай возникновения подобной ситуации у меня припасено соответствующее выражение лица, нечто вроде улыбки — у Конни тоже такая имеется, — дабы убедить собеседника, что у нас все о’кей, и вот эту самую улыбку я сейчас и попытался изобразить.

— Дуглас, мне очень жаль.

— С тех пор много воды утекло. Прошло больше двадцати лет.

В этом году моей дочери исполнилось бы двадцать.

— Нет, но все же это худшее, что может случиться с супружеской четой.

— Я не собирался устраивать здесь мелодраму, но мы с Конни взяли себе за правило никогда не избегать данной темы. Не хотим, чтобы это было секретом или каким-то табу. Мы хотим… расставить все точки над «i».

— Понимаю, — обронила Фрея, и ее глаза покраснели.

— Пожалуйста, Фрея, не стоит портить сегодняшний вечер…

Нет, не двадцать, а только девятнадцать. По идее, она должна была сейчас перейти на второй курс университета.