Том Вулф - Голос крови

Сергей поднимает на нее – ах, эти глаза! – полыхнувшие синим лукавые глаза! Легкая улыбка. Поскольку ни он, ни она не дали для этого никакого повода, случившийся рядом турист из Цинциннати нашел ее самодовольной. В отличие от Магдалены. Она бы назвала ее любезной, учтивой, глубокомысленной… как-то так. А его одежда… это что-то. Пиджак – кашемировый? – такой мягкий, что хочется зарыться в него носом… открытая на груди яркая белая рубашка – шелк? – со стоячим воротничком. Да и она тоже не промах в платье с убойным декольте… то и дело перехватывает взгляд, украдкой ловящий изгибы ее груди. Горячая штучка .

Сергей жмет на газ, и мотор почти бесшумно начинает работать. Они мчатся на север по свободной Коллинз-авеню… мимо сплошной стены из башен-кондоминиумов, скрывающей океан, до которого рукой подать, прочь от случайного прохожего. Магдалена чуть мозги не сломала в надежде нащупать тему… хоть что-нибудь… мало-мальски интересную для такого человека. Ну, слава богу! У него хватает ума самому завязать разговор ни о чем, лишь бы прервать затянувшееся молчание. Она никогда не забиралась в Майами-Бич так далеко на север. Где-то впереди скоро должен замаячить материк. Сергей сбрасывает скорость и дарит ей лучезарную улыбку.

– Ну, вот мы и в России. Это Санни-Айлз.

Судя по тому, что она видит в свете уличных фонарей, и луны, и ярких витрин, место мало чем отличается от стандартного Майами-Бич… с восточной стороны – та же стена башен вдоль Коллинз-авеню, заслоняющая вид на океан… а с западной – старые низкорослые строения, лепящиеся друг к другу на протяжении многих миль. Сергей едет еще медленнее и показывает на боковую улочку со съемными домами.

– Видишь эти магасинчики? – Тому, кто бывал в Бел-Харбор или Авентуре, смотреть особо не на что. – Если ты не говоришь по-рузки, ты ничего не купишь. Остается тыкать пальцем и расмахивать долларами. Там работают настоящие рузкие. Они не говорят по-англиски и не хотят быть америкосами. Это как если ты во время Кайе Очо в Майами зайдешь в магасин, не говоря по-испански. Там тоже никто не хочет быть америкосом…

– Ой, что это?

– Ты о чем?

– Вон… большая вывеска. Как будто висит в воздухе.

Там, где заканчивался квартал невзрачных магазинчиков, вознесся яркий символ из красно-желто-оранжевого неона: «Горшочек меда». Кажется, он парит в ночи. Сергей пожимает плечами.

– Я думаю, какой-нибудь стрип-клуб.

– Для русских?

– Нет, нет, нет… для америкосов. Рузкие в стрип-клуб не ходят. Мы романтики. Это америкосы помешаны на порнографии.

– Ага, ею весь Интернет забит, – подтверждает Магдалена. – Шестьдесят процентов кликов в поисках порнографии. Ты себе не представляешь, сколько известных людей на нее подсели. По пять-шесть часов в день смотрят, даже в офисе во время работы. Ужас! Вся карьера побоку.

– В офизе? Почему?

– Потому что дома мешают жена и дети.

– Откуда тебе это известно?

– Я же медсестра. У психиатра. – Магдалена пытается понять по его лицу, знает ли он про Нормана. Похоже, нет. Тема порнографии, которую они вдруг затронули… вот он, ее триумф! В очередной раз доказала, что она не просто девушка с хорошенькой мордашкой и соблазнительным телом… теперь он должен воспринимать ее всерьез… А в ухе вдруг орет голос Амелии, да так, что барабанная перепонка вибрирует: «Ты собираешься потом предложить себя на десерт?» Зависит от обстоятельств! Да! Такие решения всегда принимаются по обстоятельствам.

Чем дальше на север, тем меньше похоже на Майами-Бич… скорее Голливуд… или Холлендейл-Бич во Флориде.

– И вот мы в сердце России. – Сергей смеется, явно находя это забавным. Он съехал на местное шоссе, идущее на запад. Магдалена уже совершенно не понимает, где они находятся.

– Как, ты сказал, называется ресторан, куда мы едем? – спрашивает она.

– «Гоголь».

– Русский?

– Очень рузкий, – кивает он с обаятельно-элегантной или элегантно-обаятельной улыбкой.

Они проезжают еще немного, потом сворачивают… и оказываются перед сияющей вывеской «Гоголь». Портик украшен умопомрачительными барельефами с обнаженными нимфами. Под колоннадой выстроились молодые белые лакеи. То и дело подъезжают и отъезжают машины… толпы мужчин и женщин ходят туда-сюда внутри… Сергей по-русски перешучивается с лакеями. Похоже, господин Королев здесь частый гость.

Стоит только шагнуть через порог, как к ним бросается высоченный, под два метра, человек в темном костюме, белой сорочке и синем галстуке, с зализанными назад остатками черных волос и радостно кричит:

– Сергей Андреич! – И дальше – что-то на русском. Если не владелец ресторана, то уж точно менеджер.

– Это мой друг Магдалена, – представляет Сергей по-английски. Мой друк … Верзила отвешивает ей «европейский» поклон.

Настоящие хоромы. Стены затянуты розовато-лиловым синтетическим «бархатом», подсвеченным с черного потолка мириадами лампочек. Русские декораторы не поскупились. На второй этаж ведут две витые лестницы, которым могла бы позавидовать парижская опера. Балясины инкрустированы вкраплениями полированной меди. Белое море скатертей мерцает благодаря миниатюрным блесткам. Настольные лампы с лиловыми абажурами на переливающихся опорах «под хрусталь». Если где-то была возможность добавить блестящую отделочку или бахромочку, то ее добавили не задумываясь. Дизайнеры явно пытались сделать погламурнее… не получилось. Даже безвкусицы. Все выглядит жеманно, дешево, вычурно, аляповато и выпендрежно. Обеденный зал, этакий большой грот, мало чем отличается от бабушкиной шкатулки с драгоценностями.

Сергея мгновенно окружает толпа мужчин его возраста и старше. Как же они орут! Может, пьяные? Или просто так шумно приветствуют закадычного друга? Магдалена склоняется к первой версии. Они тискают его в медвежьих объятьях. Они хохочут как ненормальные после каждой его фразы, как будто в жизни своей не встречали более остроумного человека. Что бы она сейчас только не отдала за то, чтобы понимать русский!

Сергей уже не пытается представлять ее друзьям. Попробуй-ка, когда тебя зажали в тиски и орут в ухо всякую чушь! Единственное, чем ее наградили, так это похотливыми взглядами: зарождающееся в чреслах вожделение автоматически отпечатывается на лицах.

Отовсюду доносятся низкие крики и басовитый смех захмелевших посетителей. За ближайшим столом дородный пятидесятилетний на вид мужчина – поди определи! – развалился на банкетке и опрокинул в себя одну за другой четыре рюмки – водки? – после чего выразительно крякнул. Морда покраснела, рот расплылся в самодовольнейшей ухмылке, и из него вырвался утробный смех. Он протянул полную рюмку соседке, то ли действительно молодой, то ли выглядящей моложаво, – трудно понять из-за уложенного сзади большого пучка волос, как носила Магдаленина бабка. Женщина воззрилась на рюмку так, будто это была бомба… вокруг заржали.