Ларс Кристенсен - Посредник

– Мама твоя насчет тебя спрашивала, – сказал капитан. – Вот все, что я хотел тебе сказать.

Капитан ушел, а я еще немного постоял на корме. Блесна – уже не блесна и еще не украшение, а просто кусочек железа, с которого облезла краска, – лежала в кармане. Я бросил ее в кильватерную струю и на миг ощутил жалость к себе. Хорошее чувство. Мне было так грустно, что я готов был кричать от радости. Потом подхватил чемоданчик и прошел на бак. Ноша не тяжелая. Я ведь толком ничего и не написал на машинке. Чемоданчик был, так сказать, пустой. В киоске, который уже закрывался, я купил два «корабельных» мороженых на те деньги, что у меня оставались. Огляделся в салоне. Летняя армия возвращалась в будничные казармы. Битва закончилась. Впереди – новое сражение. Наши матери частенько говорили: будничная проза жизни. Теперь с утра до вечера нас ждет будничная проза жизни. Едем домой, начинается пора умеренности. Мамы в салоне не оказалось. Она стояла на палубе, на самом носу парома. Косынку она сняла. Мы приближались к городу. Когда я протянул ей мороженое, она с улыбкой показала вперед:

– Побереги для папы.

Я посмотрел туда, куда она показывала. Папа ждал нас на самом краю причала «Б». Без костылей и без гипса, насколько я мог видеть, а тем более не в инвалидном кресле. Он махал рукой. Я тоже помахал ему. Вот здесь я закончу. Написал все, что намеревался. Больше добавить нечего. Скоро двинусь дальше, может, уже завтра. В мои годы «завтра» означает «вспять». Спешить некуда, поэтому времени в обрез. Остается лишь вот это: я не стал хуже тем летом, но не стал и лучше. Всего-навсего приблизился к тому человеку, каков я теперь.

Есть города, о которых не знаешь. Туда можно приехать и начать сначала. Всегда есть место, где можно начать сначала. Если б это не было невыносимо. Я покончил с собственным городом. И теперь мечтал о другом уголке, где бы мог побродить. Мечтал о подъездах с другими дверьми, об улицах с новыми водостоками. Собрал все свои лета, все свои адреса, но потерял сезоны и ключи. Вот так я думал, когда бульшая часть давно миновала и я последний раз стоял на краю пирса и эти прохладные, голубые лета, особенно одно, зарубка в календаре, уходили в забвение, тогда как город в глубине фьорда прятался в холодном декабрьском тумане и только бой часов на башне Ратуши напоминал мне об ушедшем. Я был уже пожилым человеком. Таким, какого часто себе представлял, – с тростью. Я откликался только на одно имя – Фундер, Умник то есть. Меня зовут Умник. Паромы же, теперь вовсе не похожие на паромы, получили новые имена. Тем не менее они ходили по давним маршрутам, по фарватерам меж морозом и каникулами. А вот я отправлюсь в другое место. Мне надо выздороветь. Я выбросил старые марки. Изучил новые карты. Внимание привлекли в особенности два города. Один из них не существует. Называются они Кармак и Сульванг. В Кармаке старики говаривали: Коли ты хороший человек, то, когда умрешь, попадешь в Сульванг. В Сульванге говорили так же, только наоборот: Коли ты плохой человек, то, когда умрешь, попадешь в Кармак. И еще маленькое замечание: возле всех городов, какие ты навещаешь или покидаешь, стоит указатель, сообщающий численность населения. Это важно. Нам надо знать, сколько нас. Иначе мы запутаемся. Указатели возле Кармака и Сульванга всегда сообщали одно и то же число. Плохих ли людей, хороших ли – численность оставалась та же. Тут мне необходимо вмешаться. Не мешало бы на обороте таких указателей сообщать, сколько людей во всем остальном мире, когда ты покидаешь Кармак и Сульванг.

Поскольку по сравнению с минувшим годом число несчастных случаев в Кармаке за весну и лето выросло на целых восемнадцать процентов, власти решили назначить Посредника, несмотря на весьма серьезные экономические трудности. К примеру, скоро у них не будет средств зажигать вечером уличные фонари, что опять-таки приведет к росту несчастных случаев – конечно, не очень тяжелых, но ссадины, сотрясения мозга, выбитые зубы и сломанные шейки бедра тоже требуют издержек. Однако сейчас, на пороге осени, выбора не оставалось. Об учреждении должности Посредника объявили в начале сентября в газете «Рекорд», единственной в укруге. По истечении недельного срока претендентов оказалось всего трое – двое мужчин и одна женщина, что неудивительно, учитывая задачи Посредника. Этих троих поочередно вызвали на беседу с Комиссией, состоявшей из Патрика Оука, Уилла Тайлера и Росса Ноудена, соответственно Шерифа, Доктора и Пастора, чьи лучшие годы были давно позади. По сути, именно эти трое и распоряжались в означенном городе, в Кармаке, похожем на все прочие города такой же величины, с главной улицей под названием Юнион-авеню, малоэтажной застройкой и некогда весьма ухоженными садами и свежепокрашенными заборами, не считая, конечно, множества несчастных случаев, поражавших в эту пору его исстрадавшееся население. Двух первых претендентов отмели очень быстро. Боб Спенсер, безработный сорокалетний шофер-дальнобойщик, страдал каким-то кожным заболеванием, которое, мягко говоря, делало его малопривлекательным. Лицо рябое, мясистое, глаза как бы зажаты между лбом и щеками. Поэтому казалось, будто он все время щурится. Он никогда и никому не смотрел в глаза, да ни у кого и не было охоты смотреть в глаза ему. Уже из-за этого он в Посредники не годился. Вдобавок он отличался буйным темпераментом. Выставив свою кандидатуру, Боб Спенсер попусту потратил время Комиссии. Женщина, миссис Хейвен, на первый взгляд производила благоприятное впечатление. Ей было тридцать восемь лет, мать-одиночка с десятилетней дочерью, что могло, конечно, создать проблемы на такой работе, но Комиссия решила дать ей шанс. Раньше она продавала билеты в «Маджестике», единственном кинотеатре на весь город, давным-давно закрытом. Женщина ухоженная и красивая, но не чересчур, лицо, скорее, из тех, что не вызывают никаких ассоциаций и забываются тотчас, едва отвернешься. В принципе вполне подходящее. Итак, Комиссия была готова дать миссис Хейвен шанс, но лишь до той минуты, когда она открыла рот и заговорила. Голос оказался резким, пронзительным, слушать его – сущее мучение. Нет, это недопустимо. Близким родственникам и так достается, в довершение всего не хватает только горлопанки. В итоге остался один претендент – Фрэнк Фаррелли. Что еще сказать о Фрэнке Фаррелли, помимо того что он подал заявление на должность Посредника? Если честно, то не много. Ему было тридцать пять, родился и вырос здесь, в Кармаке. Ничем он не выделялся, но и упрекнуть его тоже не в чем. После средней школы некоторое время бил баклуши, или, как он сам говорил, осматривался, потом получил постоянное место в кассе номер три Кармакского вокзала, где продавал билеты. Тогда поезда там еще останавливались. Пять лет назад перестали, и касса номер три тоже закрылась. С тех пор он сидел без работы, осматривался еще внимательнее, правда без особого результата. Отец умер, когда Фрэнку Фаррелли было тринадцать, моря он никогда не видел. Жил у матери, держал золотую рыбку по имени Марк.