Ларс Кристенсен - Посредник

Шериф, понятно, сразу смекнул, что возникнут проблемы. Комиссия грозила выставить себя на посмешище. Надо хотя бы свести к минимуму вредные последствия. А потому необходимо действовать быстро. Фрэнк бы охотно сообщил о случившемся мистеру Перкинсу, ведь как-никак именно он известил Перкинсов в тот первый раз, когда все думали, что Марион выжила, и мать стала надеяться на чудеса. Сообщение, что она мертва и была мертва с самого начала, стало бы достойным завершением злополучного и, в общем-то, нелепого дела. Но к мистеру Перкинсу поехал Шериф, уведомил его, что дочь очнулась, однако, к сожалению, произошла ошибка, недоразумение, то есть очнулась не их дочь, не Марион, а Вероника, иными словами, на кладбище лежит Марион. Ему понятно? Мистер Перкинс верить отказывался. Сперва он отказывался верить, что дочь когда-нибудь очнется. Теперь отказывался верить, что дочь мертва. И он в своем праве. Кто бы поверил в такое? Это что, новые фантазии моей жены? – спросил он. Шерифу пришлось объяснять все еще раз. Девушки поменялись одеждой. Отсюда и трагическое недоразумение. Мистер Перкинс засмеялся. Сидел на диване, с елочными игрушками на коленях, обхватив голову руками, и смеялся, трясся от смеха и бормотал: совершенно излишне, совершенно излишне . Шериф не останавливал мистера Перкинса, пока тот не обессилел и сетования не оборвались сами собой, закончились вздохом, который вобрал в себя едва ли не всю бессмысленность этого кармакского дня. Шериф охотно присоединился бы и к сетованиям, и к вздоху. Все это было совершенно, совершенно излишне. Никто такого не заслуживал.

Фрэнку в свою очередь выпало уведомить о случившемся мистера и миссис Миллс. Хорошая ли это весть? Благой ли он вестник? Существуют ли вообще благие вести в этом безнадежном деле, которое, что ни говори, отдавало комизмом? В довершение всего вызывало смех. Что ни говори. Жизнь и смерть, смерть и жизнь поменялись местами. Верх и низ перевернулись. Та, что очнулась, была мертва. Та, что в могиле, – жива. У Фрэнка в голове царил сумбур. Он ни в чем уже не был уверен, и это его мучило. Сейчас он нуждался в Бленде. Нуждался в ее поддержке, но ей хватало своих забот, она казалась вне досягаемости и полной загадок. Фрэнк даже не знал, прочла ли она его письмо, а спросить опять-таки не мог. Следующий ход за нею. Но она его не делала. Насколько он понял, она могла снова завести шашни с Бобом Спенсером, и уже при одной мысли об этом Фрэнку становилось неприятно и горько. Он припарковался у калитки, прошел через замерзший палисадник, постучал. Время шло. Он постучал еще раз. Все окна зашторены. Их нет дома? В Кармаке всегда кто-нибудь дома. Потом он расслышал звуки на заднем дворе. Обошел вокруг дома и увидел мистера Миллса. Тот стоял среди кучи поленьев, колол дрова и не заметил Фрэнка, который остановился, наблюдая, как он взмахивает топором и раскалывает кругляки. Фрэнк поймал себя на том, что тоскует по чистым несчастным случаям, по таким, которые не губили горемык, не были им роковой карой, но которые можно исправить, вылечить, которые проходят со временем, сглаживающим всё и вся. Если мистер Миллс отхватит себе два-три пальца, Фрэнк легко сообщит его жене о случившемся: у вашего мужа, миссис Миллс, все же осталось семь пальцев. Потом приедет Артур Клинтстоун, смоет с поленьев кровь и ногти. Ведь это просто грязь, мусор.

– Мистер Миллс?

Тот наконец обернулся:

– Да?

– Найдется минутка?

– Я колю дрова.

– Ловко получается, мистер Миллс.

– Вам нужны дрова? Я для себя запасаю.

– Я здесь не затем. Может, войдем в дом?

Мистер Миллс расколол еще несколько кругляков. Потом наконец положил топор, и Фрэнк прошел за ним через заднюю дверь в дом. В каждом своем шаге он чувствовал безразличие. Они расположились в гостиной, где миссис Миллс лежала на диване и вовсе не желала видеть, кто пришел. Она даже открыть не могла, когда Фрэнк стучал в дверь. И кто ее упрекнет? Никто. С какой стати она должна открывать? В прямоугольном камине в углу горел огонь. Пламя гудело, напоминая далекий гул автомобилей на шоссе. Но в комнате все равно было холодно. И Фрэнк сообразил, что огонь ненастоящий, просто имитация. Но с виду совершенно живой, только вот не греет. Мистер и миссис Миллс не выказывали ни любопытства, ни враждебности, повсюду и во всем равнодушие, свинцовый груз, медленно, но верно тянувший супружескую пару в пучину.

– Так вот, слушайте, – начал Фрэнк.

И осекся, потому что в этот миг его поразила мысль, что раз девушка очнулась, то и со Стивом могло произойти так же. Стив тоже мог очнуться. Тоже мог воскреснуть. Но Фрэнк лишил его этой возможности. И виноват во всем Боб Спенсер. Все началось из-за него. Из-за него, думал Фрэнк, невольно наклоняясь вперед, чтобы перевести дух.

– Можно попросить стакан воды?

Миссис Миллс лежала, тупо глядя на него, ее муж пошел на кухню, открыл кран, целую вечность спускал воду, вернулся с грязным стаканом, поставил его перед Фрэнком, а сам сел в кресло и зевнул. Грязным был не стакан, а вода, бурая, с какими-то хлопьями от ржавых труб, ведь ни у кого не было средств поменять их или почистить. Фрэнк все же отпил немного, несколько раз сглотнул, чувствуя, как по затылку течет пот. Ладони были такие мокрые и скользкие, что он поневоле держал стакан обеими руками, чтобы не уронить.

– Так вот, слушайте, – снова начал он. – В деле произошла подвижка.

– В каком деле? – спросил мистер Миллс.

– Ваша дочь. В деле произошел поворот.

Фрэнк чувствовал, как слова менялись во рту, вставали колом, липли к нёбу.

– К лучшему, – добавил он.

Миссис Миллс с усилием поднялась с дивана, вытащив с собой на поверхность всю пучину.

– Что вы сказали?

– Я сказал, что…

– К лучшему?

– Да, я…

– Зачем вы пришли? Напоминаете нам о ней. Я не хочу напоминаний. Вы даже ноги вытереть не потрудились. Гляньте на пол. Грязи натащили.

Фрэнк повернулся к мистеру Миллсу, но взгляд его поймать не сумел, тот просто сидел, равнодушный, будто все это его совершенно не трогало. Он бы предпочел колоть дрова для электрокамина. Фрэнк перевел взгляд на его жену:

– Сожалею, но…

– Шли бы вы отсюда, хватит нас мучить. Мы и так уже…

Тут Фрэнк вспылил:

– Черт побери, дайте мне договорить! Ваша дочь жива!

Миссис Миллс наклонилась над столом и влепила Фрэнку оплеуху, а он лишь успел подумать, что и эта женщина потеряла рассудок. Сейчас все в Кармаке потеряли рассудок. Затем воцарилась неловкая тишина. И ему пришлось по мере возможности объяснить, что случилось. Обстоятельный и одновременно простой рассказ, местами прямо-таки невероятный. Девушки поменялись одеждой. К сожалению, сказал Фрэнк и сразу услышал, что эти слова здесь не к месту. Сожаление? Он явился не сожалеть, а радовать, ведь так? Он, Посредник, наконец-то принес благую весть. Марион Перкинс лежит в земле под другим именем. Вероника, их дочь, ждет их в больнице Пресвятой Девы Марии. Они поехали туда. Не чувствовалось ни радости, ни облегчения, ни благодарности. Фрэнк не мог их понять. По дороге миссис Миллс сказала, что теперь надо начинать сначала, теперь, когда они почти примирились с судьбой, опять явился ретивый Фрэнк Фаррелли и все разворошил. Нет, он их не понимал. У каждого, конечно, своя беда, но, выходит, и у радости тоже лиц не счесть?