Ларс Кристенсен - Посредник

– Где ты была?

– В гостинице. Ты что, не знаешь, что она открыта?

– Знаю. Для кучи идиотов, которые вдруг нашли Кармак очень интересным.

– Идиоты платят денежки. Ты и этого не знаешь?

– Не мешало бы им быть посдержанней и выказать Марион хоть немного уважения. И Веронике тоже. Да и всем нам.

– Что с тобой, Фрэнк?

– Ничего. Почему ты спрашиваешь?

Мать сняла пальто, села на стул и бросила на Фрэнка взгляд, показавшийся ему совершенно незнакомым. Это она за ночь изменилась? Может, все вокруг изменились, кроме него самого? Значит, и Бленда стала другой и, вероятно, больше не хочет иметь дела с Фрэнком. При этой мысли Фрэнк не на шутку испугался.

– Так или иначе, последний уехал, – сказала мать.

– Вот и хорошо.

– Что хорошо?

– Что последний уехал.

– По мне, так могли бы и задержаться немножко.

Мать положила на стол солидную пачку купюр. Фрэнк некоторое время сидел молча, прикидывая, сколько там может быть. Явно немало. Много, за считаные-то дни.

– Надеюсь, ты перед ними не заискивала, – сказал он.

– Заискивала? Ты о чем?

– Сама знаешь.

– Нет, не знаю, Фрэнк. Объясни, что ты имеешь в виду.

– Что ты не распускала язык. Есть у тебя привычка болтать.

– Да о чем мне с ними болтать?

Фрэнк проводил взглядом мать, которая отошла к буфету, спрятала деньги в коробку от печенья.

– Обо мне, к примеру.

Мать засмеялась и снова села.

– О тебе? А с какой стати я стану с кем-то говорить о тебе?

– По-твоему, это было бы странно?

– Да, по-моему, странно.

Фрэнк опять обиделся. Неужели никто не понимает, чту ему пришлось пережить? Он наклонился над столом:

– Как-никак именно я сообщал родителям. Оба раза. Так что было бы не очень уж странно, если б кто захотел поговорить и со мной, а?

– Но никто ведь не захотел, Фрэнк.

– А сказать тебе почему? Потому что никто про меня не знал. Никто не знал, чем я занимаюсь. Ты ведь тоже не знаешь.

– Чего не знаю?

– Не знаешь, каково приносить такие вести. Это больно. И мне больно не меньше, чем им.

– Нет, все же тем, кто получает такие вести, куда хуже. Но ты ведь вроде дал подписку о неразглашении? Сам хвастался, когда получил должность.

Фрэнк сдался. Никто не понимал, какое бремя взвалили ему на плечи. Даже родная мать не понимала.

– Иди спать, – сказал он.

Она посмотрела на него в упор:

– Где ты был?

– А ты как думаешь?

– От тебя пахнет бензином.

Фрэнк встал, быстро провел ладонью по лицу и тоже почуял запах.

– Я в мастерскую заезжал.

– Что тебе там понадобилось?

– Она моя. По наследству. Ты забыла?

– А у Мартина ты точно не был?

Фрэнк отошел к окну. Отсюда тот дом не увидеть, но небо на востоке вроде как золотисто-желтое. Нет, ему показалось. Просто светает. Скоро утро.

– Что мне там делать?

– Ты же и дом с участком унаследовал?

– Да, а что?

– Ничего.

Фрэнк повернулся к матери, хватил кулаком по столу:

– Черт, понятно теперь, о чем ты!

– Я сварю тебе кофе.

Мать разогрела остатки вчерашнего кофе, налила две чашки. Фрэнк сел, отхлебнул. Кофе отдавал горечью, будто металл во рту. Ярость отхлынула. Скоро совсем уйдет. Он словно ребенок, слишком уставший злиться.

– Ты Бленду не видела? – спросил он.

– Ишь какой любопытный.

– А просто сказать нельзя?

– Могу только сказать, что она заходила сюда.

– Сюда?

– Я же сказала, Фрэнк.

– Зачем она заходила?

Мать заупрямилась:

– Не скажу.

– Не скажешь? Почему?

– Потому что это секрет.

– У тебя с Блендой общие секреты?

– Может, да. А может, и нет.

Если бы не усталость, он бы еще раз хватил по столу.

– Ты же никогда не умела хранить секреты.

– Много ты знаешь, Фаррелли-младший. – Мать накрыла ладонью руку Фрэнка. – Относись к Бленде по-хорошему. Она добрая девушка.

Фрэнк опять насторожился:

– Она что-то говорила? Что я, мол, плохо к ней отношусь?

– Что у тебя с рукой?

– С рукой?

– Ты подрался?

Фрэнк не поднимал глаз, мать наконец отпустила его руку. Между костяшками пальцев проступила кровь.

– Ты прекрасно знаешь, что я никогда не дрался. Дрался Стив.

– Что же ты делал?

– Говорю же, я заезжал в мастерскую. Наверно, задел там за что-то и поранился.

– Сам не знаешь?

– Мне хватает о чем подумать, верно? Это всего лишь ссадина. И мне начинают надоедать твои вечные причитания.

Мать достала из сумки платок, дала ему.

– Она просто хотела занять немного елочных украшений, Фрэнк.

– Украшений? Зачем? У нее нет своих?

– В том-то и секрет. И не спрашивай больше, Фрэнк. Все равно ничего не скажу.

Фрэнк обмотал руку платком, капли крови просачивались сквозь тонкую белую ткань.

– Какой секрет? Скажи, и дело с концом.

– Она готовит тебе сюрприз, Фрэнк.

– Какой еще сюрприз? Ты же знаешь, я не любитель сюрпризов.

– Да, ты любишь только удивлять других. Но этот сюрприз тебе понравится.

– Вот как? Ну, выкладывай!

– Она делает то, чего хотелось тебе, Фрэнк.

– Да? Я ни о чем ее не просил.

– Украшает дом Мартина. То есть ваш дом.

Мать встала, открыла коробку от печенья, словно желая удостовериться, что деньги по-прежнему там, а может, хотела полюбоваться редким заработком. У Фрэнка пересохло в горле. Больше он ни о чем не спросит. Если не спросит, значит ничего и не случилось. Но не мог не спросить:

– Так Бленда сейчас там? В доме?

– Во всяком случае, она там была. Но когда она приедет за тобой, не говори ей, что я проболталась. Обещаешь?

Мать быстро поцеловала его в щеку, Фрэнк не помнил, когда такое случалось последний раз, пожалуй, когда он был мальчишкой и она еще возлагала на него надежды. Она что же, опять надеялась на него, на него и на Бленду? Мать взяла коробку от печенья под мышку, ушла к себе. Без малого два часа ночи. Ждать – вот единственное, что ему оставалось. Сколько пройдет времени, пока мозг осознает случившееся, осознает целиком и полностью, по мере возможности? Тут вроде как с едой? Если хочешь наесться как следует, есть надо не торопясь, так, наверно, и чтобы осознать, надо думать не торопясь? Прими все таким, как есть, твердил он себе. Будь что будет. Пусть даже слишком поздно говорить о том, что будет. Все уже случилось. И тем не менее он немного успокоился. Теперь беда постигла его, верно? Около семи у ворот послышались шаги. Может, Бленда пришла. Так он сказал себе. Бленда пришла. Но пришла не она. Он открыл, прежде чем в дверь постучали. Тусклый, какой-то брезентовый свет висел над запущенными, промерзшими садами и брошенными домами Эйприл-авеню. Шериф снял шляпу. Доктор стоял у него за спиной. Принесли дурную весть вдвоем. Недоставало лишь Пастора. Вид у обоих был измученный, нездоровый.

– Может, вы уже слыхали? – спросил Шериф.