Паскаль Брюкнер - Дом ангелов

Будущие покупатели были всего в паре метров от Антонена, он уже протягивал им руку, ладонь которой подернулась влагой, вот их пальцы соприкоснулись, и тут раздался вопль. Тандем пьяниц распался. Тот, что покрепче, продолжал двигаться зигзагами вперед, другой остановился, точно вагон, оторвавшийся от состава. Он качнулся с ноги на ногу, согнул колени и рухнул мешком у стены здания, стукнувшись подбородком о камень. Антонен толком не разглядел: может быть, это спутник толкнул его? Какая разница! Он так долго готовился к этой встрече, что придумать экспромтом запасной план оказался не способен. Извинившись перед бразильцами, он собрался было помочь пьянчуге или хотя бы поднять его и увести в сторонку, чтобы не портил вид, но тут лежащий приоткрыл окровавленный рот, икнул, надул щеки и, длинно выругавшись, сблевал. Вытаращив глаза и не думая сдерживаться, он изрыгал желчь с бормотухой и кусочками пищи. Слабое поползновение помочь превратилось у Антонена в отчаянное желание убрать отсюда негодяя.

— НЕТ, НЕ ЗДЕСЬ, НЕ СЕЙЧАС!

Несколькими минутами раньше, несколькими метрами дальше его бы это не тронуло. Но этот неотесанный мужлан сблевал под ноги хозяевам замка.

— ИСЧЕЗНИ! СДОХНИ!

Молодая чета замерла, женщина поднесла руку ко рту и грациозно вскрикнула, точно принцесса, обнаружившая в своей шелковой постели жабу. Антонен повлек их к дверям, заслоняя своим телом от мерзкого зрелища и вони, исходившей от паршивца, который продолжал корчиться в спазмах. Когда за ними закрылась великолепная дубовая дверь, воцарился покой: теперь их окружала помпезная роскошь холла, разгул позолоты и зеркал, призванный ошеломить посетителя, лишить его дара речи. Антонен извинился за непредвиденную накладку, каких никогда не случается в этом квартале, и пообещал, что такое больше не повторится, — как будто он, простой продавец, был хозяином улиц и площадей, ответственным за все городские перемещения. Он позвонил к консьержке, сообщил ей о происшедшем, слезно попросил сделать все необходимое, убрать «это». Бразильцы явно были шокированы. Он, рослый, с густыми черными волосами и высокими скулами, она, зеленоглазая мулаточка с пухлыми губами и теплой золотистой кожей, на запястье дорогие часы, ноги обтянуты черными джинсами. Оба такие красивые, шикарные, сдержанные. Они разговаривали между собой вполголоса на своем языке — сама нежность и музыкальность. Когда добрались до шестого этажа, Антонену пришлось быть вдвойне красноречивым, чтобы представить квартиру с наилучшей стороны. К несчастью, молодая женщина плохо понимала по-французски, а муж, вынужденный переводить ей каждую фразу, опускал самые изысканные обороты. Этот дубляж все портил, мешал Антонену, он путался, терял нить, вворачивал английские слова, и разговор буксовал из-за смешения языков, чреватого недоразумениями. Зная, что решение зачастую зависит от жены, он не сводил с нее глаз, улыбался ей, но она была уклончива, то и дело отводила мужа в сторонку и что-то быстро ему говорила. В ее тирадах повторялись несколько слов:

— Nâo, теи querido, eu nâо prefiro (Нет, дорогой, я не предпочитаю).

Антонен взял с собой на всякий случай договор запродажи. Он даже не решился его достать. Магия не срабатывала: не будь этого инцидента, они бы клюнули. У жены нашлись мелкие придирки: в кухне мало шкафчиков, рабочая поверхность слишком узкая, света недостаточно. Антонен как мог опровергал эти лукавые доводы, но разговор все так же затягивался из-за трудностей перевода. Придралась она и к количеству туалетов: четырех ей показалось мало. Следовало ли заключить, что семья страдала энурезом или слабостью мочевого пузыря? Антонен изыскал вместе с ней возможность установки пятого, показал варианты отводки сливных и водопроводных труб. Разговор скатился в чисто техническую плоскость при участии красавца, бойко жонглировавшего языками, и занял целый час. Они еще успели полюбоваться красотой заката, несколько раз потребовали список памятников, видных со всех балконов, сфотографировались на их фоне, смеясь как дети, а жена перед уходом сняла квартиру на видео своим мобильным телефоном. Когда они уже открывали дверь, прощаясь, она вдруг выказала подозрительный энтузиазм и рассыпалась в похвалах красотам здания и качеству ремонта, все так же через посредство мужа. Тут Антонен понял, что сделка сорвалась. Когда они вышли на улицу, его затошнило и он едва решился опустить глаза. Клошар лежал на скамье в нескольких метрах, глядя в небо. На тротуаре, отмытом консьержкой, осталось красноватое пятно, как будто на этом месте было совершено убийство. Бразильцы не проронили ни слова. Однако супруга незаметно толкнула мужа локтем при виде пьянчуги. Антонен, смешавшись, счел нужным добавить:

— Знаете, это очень безопасный квартал, очень чистый.

Они еще пожелали взглянуть на подземный паркинг и ушли пешком — лимузин следовал за ними на почтительном расстоянии.

Антонен решил не возвращаться на работу. Ариэль позвонит с минуты на минуту, ему был обещан «колоссаль комиссион», как называл это начальник со своим сомнительным юморком. Надо ли изобразить оптимизм или сказать правду? Чтобы не мучиться, он выключил телефон. Вернувшись домой, на улицу Монмартр во II округе, он бросился одетый на кровать и подавил яростное рыдание. Около восьми включил телефон — никаких сообщений не было. Ариэль даже не счел нужным осведомиться, настолько он был уверен в талантах своего помощника. Антонен мог бы позвонить в поисках утешения своей подруге Монике, но при мысли, что она придет с собакой и останется ночевать, всякое желание пропадало. Она давно настаивала, чтобы они поселились вместе, но он уклонялся и был счастлив провожать ее до дверей утром, когда она уходила: чувство выполненного долга сменялось облегчением. Лучший момент в любви, сказал Клемансо, это когда вы поднимаетесь по лестнице. Нет, возражал Антонен, когда спускаетесь — или прощаетесь. Он восхвалял Монике достоинства LAT — англосаксонский акроним, означающий Living Apart Together, жить вместе раздельно, каждый в своей квартире. Она терпеть не могла этих сомнительных теорий, в которых видела лишь типично мужской отказ брать на себя обязательства. Он нежно любил ее, но в малых дозах. Делил свое сердце, как пирог на ломти. Она в свое время оставила на его ночном столике книгу в красном картонном переплете, что-то вроде справочника, сто советов по рубрикам типа «Моя жизнь в моих руках».

Антонен порылся в карманах и обнаружил, что забыл вторые ключи от квартиры у парка Монсо. Выругав себя за рассеянность, он надел куртку и направился к метро. Скорее всего, ключи остались на столе в кухне. Вернувшись туда, он без труда их нашел — не пришлось даже зажигать свет, топографию квартиры он знал наизусть. Для очистки совести он повторил экскурсию в одиночестве, почти в темноте, вслух и с выражением, точно актер, проваливший спектакль и репетирующий заново. Втянувшись в игру, он стал изображать и покупателей, копируя их акцент и их деланые восторги. Лицемеры проклятые, чертовы набобы. Все они одинаковы! Когда он вышел на улицу, поднялся ветер, надвигалась гроза, первая в этом году. Фонари на проспекте не горели, наверно, авария в сети: решительно, квартал уже не тот. Антонен не сделал и двух шагов, как вдруг чья-то рука вцепилась в его левую ногу. Он вздрогнул и чуть не упал. Накатил страх — как у животного, попавшегося в железную пасть капкана. Несмотря на темноту, он сразу узнал бродягу, упавшего в лужу собственной блевотины у стены дома. Он, значит, вернулся на место «преступления». Антонен не заметил его, когда входил. Лежащий на боку пьянчуга рявкнул: