Юрий Поляков - Время прибытия

Неплохо – Афродитою.
Пусть оскорбляют действием.
Водой ручья омытая,
Богиня снова девственна!

Без сомненья, любовь наша вечна.
Я бы даже сказал, фатальна.
Но условимся, место встречи —
В центре ГУМа, у фонтана…

Может с каждым случиться это:
Ты обманешься. Я отстану…
Ни к чему мельтешить по свету.
Нужно просто стоять у фонтана.

Потолок луною расцвечен.
В ГУМе тихо и бестелесно.
У фонтана все-таки легче,
Даже если ждать бесполезно…

Ну что ж, и оно мне сослужит:
Во вздрагивающей тишине
Припасть, затаиться и слушать,
Что там происходит во мне?
Мерцающим отзвукам этим
Внимая, возможно, пойму,
Что завтра случится на свете,
А может быть – и почему.
Как ни были б отзвуки хрупки,
Они матерьяльны уже:
Картины, мосты, «душегубки»
Мерцали когда-то в душе…

Перед зернистым дождевым стеклом
Застынешь – и немного погодя
Трава, тропинка, потемневший дом
Покажутся из мелкого дождя.
В душе нестройно капают слова.
И горько куришь и, волнуясь, ждешь,
Что вот сейчас иссякнет долгий дождь,
Иссякнут дом, тропинка и трава —
Ударит солнце сквозь цветной туман,
И тыщи луж – под самый окоем
(Как будто высыхает океан),
И ничего вокруг, и никого.
Но скоро птица в ивах запоет.
И грусти дождевой не быть уже
Она ушла, но как-то без нее
И радостно, и пусто на душе…

У религий классовые корни.
Высшей силы не было и нет.
Я, как атеист, конечно, помню,
Что материален белый свет.
Так о чем же речь? Зачем же в ступе
Воду очевидности толочь?
Это днем…
А ночью вдруг подступит…
Сядешь на кровати: страх и ночь.
И тогда, не властвуя собою,
Разомкнув смешливые уста,
Я молюсь потекам на обоях,
В темноте похожим на Христа…

Город мой утешает в бездомной тоске,
Воскрешая меня.
Закрываю глаза и брожу по Москве
На исходе воскресного дня.

Пахнет легкостью, вечером, клейким листом.
Свет в окошках дрожит.
Нелюдимо. Москва размышляет о том,
Как неделю прожить.

Ей предвидеть, предчувствовать, предугадать
Каждый день из пяти.
Знать в субботу ошибки, вздохнуть и опять
В понедельник войти.

Жизнь моя – караван бесконечных недель.
Но другой не дано.
Я служу и сквозь незамутненный апрель
Вижу осени дно.

По грустным дням полночною порой
Ко мне приходит, гневно хмуря брови,
Чувствительный лирический герой
Былых стихов о пройденной любови.
Суровый и решительный на вид,
Он, в существо разрыва не вникая,
– Как ты посмел! – надрывно говорит. —
Ведь ты же сам писал: «Она такая…»
С чем только ты не сравнивал ее,
Изматывая сердце на пределе,
Выходит, что стихи твои – вранье?
И было все не так на самом деле!
В ответ молчу, киваю головой,
Мол, я ей благодарен и поныне…
А ты иди, лирический герой,
К моей – в тебя влюбленной героине!

…И снова о любви, в который раз —
О выпавшей, как выпадают снеги,
Когда весь мир прекрасен без прикрас,
И молод, и красив, и дан навеки!
И снова о любви, который год —
То с радостью, то с болью, то с укором,
То с сожалением, что это все пройдет…
Когда-нибудь, наверное, не скоро…

Рассветы встречая,
Усталый, в дорожной пыли,
Я очень скучаю,
До боли скучаю
От детства вдали.

Смеешься и веришь:
Он жив, этот детский уют,
В котором теперь уж,
Наверно, теперь уж
Другие живут.

Там улицы наши,
Там наш романтичный чердак
Там в детстве все так же
По-прежнему так же.
Кто скажет: не так?

Мечта есть такая:
Домой – в те былые года,
Я предполагаю,
Я предполагаю
Вернуться туда,

Но прежде бы надо
Все взрослые тайны узнать
И нашим ребятам,
Дворовым ребятам
О них рассказать.

Слегка запинаясь
На взрослых значениях слов,
Чтоб мучила зависть,
Смиренная зависть
Мальчишек-врагов.

Чтоб двор увлеченно
Шумел о рассказе моем.
А щеки девчонки,
Той самой девчонки
Пылали огнем.

Мой отец весь свой век пролежал на диване
(Так о нем говорит моя мать),
Ни на что не потратил особых стараний,
Ничего не пытался урвать,
Не стремился уехать в далекие страны
И высоких достичь степеней.
Он всю жизнь пролежал на диване.
С дивана
Жизнь, наверно, видней.

А чем закончится любовь?
А чем закончится?
А тем, что снова полюбить
Душе захочется.

И снова сердце заболит
От ожидания,
И взгляд любимый заслонит
От мироздания.

И снова будет суета
И ослепление:
Сначала: та! Потом: не та!
И отрезвление.

А чем закончится любовь?
А чем закончится?
А тем, что снова полюбить
Душе захочется…

И у меня смертельный недруг есть!
Вам интересно, кто и отчего он?
Букашка из господних министерств,
За судьбы отвечающий чиновник.
Когда-нибудь, войдя туда, с порога
Узнав его, хоть прежде не знаком,
Упомяну я всуе имя Бога,
И по столу ударю кулаком.
Спрошу его, сурово взглядом смерив,
«Зачем вся жизнь моя идет не так?»
Он пролепечет, что сейчас проверит,
Косясь на мой грохочущий кулак.
И будет долго в картотеке рыться,
Фамилию для верности шепча,
Ежеминутно вскидывая рыльце
Из-за сухого хилого плеча.
Он карточку найдет и, от испуга
Бледнея, растеряется совсем.
И скажет, отступая в дальний угол,
Что не туда ушло мое досье!
Что это – лишь досадная издержка
И даже входит в допустимый брак,
Что я, всего скорее, не из здешних,
А то бы не расстраивался так…

Вот это да! Судьба ушла к другому!
Я поплетусь домой, глотая пыль,
Засяду за «маляву» к Всеблагому
И буду совершенствовать свой стиль…

Был, говорят, здоров народ
Без терапевтов и хирургов,
Лечили, если хворь найдет,
Вода святая да хоругви.
А нынче – сразу бюллетень.
И что невредно, то опасно,
И даже собственная тень,
Как говорят, теперь заразна.
Перелечили, говорят:
Кругом лекарства и больницы —
И шприц останкинский подъят
Над бедной задницей столицы.