Элисон Уэйр - Плененная королева

– Ну вот вы и ответьте нам, мессир де Борн! Как насчет всех тех дам, которые снизошли и о которых вы сейчас говорили? Вы ведь, вероятно, знаете все о любви равных!

Раздался всеобщий смех, когда Бертран ухмыльнулся и кивнул, признавая свое поражение.

– Любовь? – хихикнула Торкери. – Что он о ней знает? Он думает только о необузданном маленьком дьяволе у него в штанах!

– Я возражаю против слова «маленький»! – взревел Бертран.

– Я должна была бы догадаться, – лукаво сказала Торкери под новые вспышки смеха.

Все это очень приятно, думала Алиенора, чувствуя себя абсолютно в своей тарелке и наслаждаясь такой праздной беседой. Любовь, думала она, возможно, и не самая главная вещь в мире, что бы там ни заявляли трубадуры. И в компенсацию за ее утрату найдется много чего другого. Теперь она может жить одна в мире со своим народом и спокойно смотреть в будущее. Сражение было долгим, но Алиенора одержала в нем победу.

За те два года, что Алиенора не видела Генриха, он заметно состарился. В рыжих волосах появились белые пряди, на лице – морщины, и еще он прибавил в весе. Генрих формально приветствовал ее, поцеловав в обе щеки – встреча двух суверенных монархов. Лицо короля оставалось бесстрастным. Потом он взял жену за руку и повел в Большой зал Канского казначейства. Его придворные кланялись, когда они проходили мимо.

– Я бы не вызвал тебя на север в разгар зимы, если бы для нас не было важно проявить солидарность в этом вопросе, – объяснил он.

– Ты решил сейчас короновать Молодого Генриха королем Англии, насколько я понимаю, – сказала Алиенора.

– Да. В Англии обычно дожидаются естественной смены правителей, но все французские короли от самогу Карла Великого короновали наследников при своей жизни, и я убежден, что это хороший способ обеспечить преемственность. Англичане, конечно, будут ворчать – они не любят нарушения традиций, но им придется с этим смириться. Моему плану мешает только одно.

– Бекет, – не задумываясь, сказала Алиенора.

– Да, – тяжело вздохнул Генрих. – Но мы поговорим об этом за обедом. – Он провел ее в великолепную комнату со сводчатыми потолками, увешанную гобеленами, запечатлевшими сцены охоты. – Хочешь вина?

– Спасибо, – вежливо ответила Алиенора, безуспешно пытаясь вспомнить страсть, когда-то бушевавшую между ними. Теперь казалось, что они стали чужими. – Хорошо провел Рождество?

– Да, – ответил Генрих. – Я был в Нанте, в Бретани, вместе с Жоффруа и Констанцией. Жаль, что тебя не было в Ренне прошлой весной и ты не видела, как на Жоффруа возложили герцогскую корону.

– И мне жаль, что я не смогла приехать. Я совершала путешествие по Аквитании. Но Жоффруа потом рассказывал мне, и Констанция все еще была полна впечатлений и раздувалась от чувства собственной важности, маленькая озорница. – Алиенора скорчила гримасу, вспомнив об этом.

– Да, у Жоффруа будут с ней проблемы, – усмехнулся Генрих. – Слава богу, ему еще несколько лет не спать с ней.

– Так в Бретани теперь все спокойно? – Алиенора не смогла воспротивиться желанию задать этот вопрос.

История была древняя – восстание Эда де Пороэта, но ей хотелось заставить Генри еще немного попотеть, вспоминая об этом. Он недоуменно посмотрел на нее, потом отвернулся.

– Ты знаешь, – сказал он.

– Вся Европа знает, – язвительно заметила она. – Как же это могло пройти мимо меня?

– Алиенора, я пригласил тебя сюда не для того, чтобы ссориться, – чуть ли не умоляющим тоном произнес Генрих. – Ты просила свободу – ты ее получила. Так позволь и мне пользоваться свободой.

– Конечно, – легко ответила она. – Я надеюсь, Розамунда, Прекрасная Розамунда, как ее, кажется, называют – ах, как это очаровательно звучит! – не была слишком расстроена. Она ведь до сих пор твоя любовница, насколько мне известно?

– Чертовка! – прорычал Генрих. – Ты не провела здесь и пяти минут, а уже успела затеять свару со мной.

– Да, но я копила кое-что, чтобы сказать тебе, в течение последних двух лет, – ответила Алиенора.

– Вообще-то, я рад видеть тебя, – признался Генрих. – Не надо портить мне впечатление.

– Как это трогательно! – воскликнула она, но улыбка получилась наигранной.

– Мы теперь должны действовать вместе, – сказал он, нахмурившись. – Может, заключим перемирие?

– Перемирие! – Улыбка, казалось, прилипла к ее губам. – Как тебе угодно.

Они обедали в соларе, слуги принесли блюда и удалились, оставив их на боковом столике, чтобы король и королева сами могли брать все, что пожелают.

Когда они сели, Генрих не теряя времени вернулся к вопросу о коронации Молодого Генриха.

– Вот чего я хочу, – начал он. – Я хочу, чтобы Бекет вернулся на свое законное место в Кентербери и с этой бесконечной враждой было покончено. Церемонию коронации должен проводить архиепископ Кентерберийский.

– Но я слышала, что в прошлом году ты опять поссорился с Бекетом?

– Это верно, – тяжело вздохнул Генрих. – Людовик предложил выступить в качестве посредника – еще раз, – и по его предложению я отправил письмо Томасу, в котором писал, что поддержу его возвращение в должность, если он отзовет свои обвинения в адрес Кларендонских конституций. И он согласился, Алиенора! Он ответил, что сделает это.

– Так что же случилось?

Она слышала несколько фальсифицированных версий того, что происходило на самом деле, но так и не знала, которой из них можно верить.

– Томас приехал встретиться со мной. До этого мы не видели друг друга четыре года, так что можешь себе представить, что я чувствовал. Он упал на колени, потом вообще распростерся передо мной ниц, умоляя о милосердии.

– Он всегда был любителем театральных жестов, – язвительно заметила Алиенора.

– Ты говоришь, как моя мать, да будет земля ей пухом, – возразил Генрих.

– Твоя мать была мудрой женщиной, и она видела этого человека насквозь.

– Слушай, я пытаюсь рассказать тебе, что случилось, – запротестовал Генрих.

– Да-да, продолжай, – холодно ответила она.

– Я думал, на этом все и закончится. Мы обменяемся поцелуем мира, он отправится в Кентербери, и мы заживем счастливо.

– Генри, это ведь Томас Бекет – о нем мы ведем речь. С этим священником все непросто. И что же он сделал?

Генрих кинул на жену обиженный взгляд, но продолжил рассказ, не попавшись на наживку:

– Он все уничтожил. Сказал, что с радостью подчинится мне во всем, если это не затрагивает чести Господа. И что не годится священнику подчиняться воле мирянина. После этого у меня не осталось сомнений, что мы вернулись к тому, с чего начали.

– И что ты сделал?

– Сорвался. Обругал его и вышел. Все вокруг подняли крик, а Людовик тщетно пытался убедить Томаса, что он чересчур упрямствует. На том все и закончилось. Бекет умчался в монастырь и с тех пор сидит там, черт бы его подрал!