Рейчел Джойс - Операция «Перфект»

Несколько ночей Джим провел на улице, после чего сам сдался в полицию. Он заявил, что опасен для других людей, хотя прекрасно понимал, что никогда и никому по своей воле никакого вреда не причинит. Для пущей убедительности он начал кричать, пинать ногами вещи, словно и впрямь представлял опасность для окружающих, и в итоге из полицейского участка его отправили прямиком в «Бесли Хилл». Полисмены даже сирену на машине включили, хотя к этому времени Джим уже перестал кричать и вещи не пинал, а спокойно сидел и молчал.

Когда он в третий раз вернулся в «Бесли Хилл», у него не было ни депрессии, ни приступа шизофрении, ни раздвоения личности. Это вообще не было связано с каким-либо психическим заболеванием, которому люди дают различные названия. Это была, скорее, просто привычка. Он обнаружил, что ему проще быть самим собой, считаясь душевнобольным, чем исправиться и быть как все. И, несмотря на то что теперь Джим стал постоянно отправлять некие ритуалы, здороваясь с каждым знакомым предметом, его третье возвращение в «Бесли Хилл» было словно возвращение к старой привычной одежде и к тем людям, которые его узнают и признают. Это давало ощущение безопасности.

На кухне кто-то сильно шумит. Голос женский. Затем другой голос, мужской, явно пытается женщину успокоить. После чего кухонная дверь распахивается настежь и оттуда вылетает Айлин. Ее волосы, точно языки пламени, торчат во все стороны. Никакой оранжевой шляпы у нее на голове нет, а через плечо, точно туша убитого животного, перекинуто пальто. Дверь на кухню, жалобно взвизгнув, захлопывается, а через пару секунд из-за нее появляется мистер Мид, прижимая руку к разбитому носу.

– Миссис Хилл! – кричит он, зажав нос пальцами. – Айлин! – И бросается за ней вдогонку. Айлин, не оглядываясь, с достоинством удаляется, лавируя меж столиками. Изумленные посетители, позабыв о горячих напитках, ставят свои стаканчики на стол.

– Или я, или эта гребаная шляпа! – бросает Айлин через плечо.

Мистер Мид энергично трясет головой, но нос по-прежнему придерживает рукой, словно опасаясь, что он отвалится. Покупатели, выстроившиеся в очередь за бесплатным праздничным угощением (один горячий напиток и три крошечных пирожка, оладьи и горячие сдобы за отдельную плату), смотрят на них, разинув рты.

Айлин останавливается так резко, что мистер Мид налетает на тележку с рождественскими товарами.

– Только посмотрите на нас, – говорит она, обращаясь не только к мистеру Миду, но и ко всему залу – к покупателям, к обслуживающему персоналу в дурацких оранжевых шляпах и даже к пластиковым столам и стульям. – Посмотрите, как мы живем.

Все остолбенели. Никто ничего не отвечает. Наступил миг всеобщей неподвижности, все вокруг замерло, словно кто-то повернул выключатель или просто все вдруг позабыли, что следует делать дальше. И только елка, похоже, помнит о необходимости совершать свои превращения и продолжает радостно вспыхивать зелеными, красными и синими огоньками. Затем лицо Айлин искажает какая-то странная недоверчивая гримаса, и из ее горла начинают доноситься какие-то дикие громогласные звуки, которые на самом деле не что иное, как смех. Но Джиму опять кажется, что смеется она вовсе не над этими людьми, а вместе с ними. Словно смотрит некий спектакль, в котором сама же и участвует, и он вдруг показался ей невероятно смешным.

Айлин поворачивается, невольно демонстрируя бело-серые ноги, поскольку ее юбка некрасиво задралась, зацепившись за что-то.

– Ах, чтоб тебя! – сердито фыркает она и поправляет юбку, потом, держась за перила, торопливо спускается вниз по той лестнице, что предназначена только для посетителей кафе.

Когда она исчезает, в кафе вновь воцаряется тишина. Всем ясно, что случилось нечто из ряда вон, и никто не готов сдвинуться с места, пока не поймет реальный масштаб ущерба. Раздается чей-то неуверенный шепот, но так как ничего особенного не происходит – ничто не рушится, не падает на пол, – кто-то начинает тихонько смеяться, потом чьи-то голоса вплетаются в плотную ткань тишины, и вскоре атмосфера в кафе становится прежней.

– Эта женщина уволена! – изрекает мистер Мид, хотя его заявление можно и оспорить – скорее уж Айлин уволила себя сама. – Всем немедленно вернуться к работе! – Тут мистер Мид замечает Джима и кричит: – Джим, как у тебя шляпа надета?

Джим старательно поправляет съехавший головной убор. Возможно, даже к лучшему, что он никогда больше не увидит Айлин: за этой женщиной вечно тянется целый шлейф хаоса. И все же ее слова, брошенные на прощанье, все еще звучат у него в ушах, как и ее щедрый громогласный смех. А еще Джиму хочется знать, какой сэндвич она бы приготовила для него. Положила бы она туда хрустящий картофель, салат-латук и помидор, вырезанный звездочкой? Он вспоминает, как когда-то давным-давно у них на лужайке подавали хорошенькие, разрезанные треугольничком, маленькие сэндвичи и горячий чай. Голову он вынужден держать очень прямо и почти не шевелиться – он боится, что с него слетит эта дурацкая оранжевая шляпа.

За окном начинают безмолвно кружить на ветру легкие, как пух, первые снежинки, но Джим на них даже не смотрит.

Солнце уже взошло, и на фоне сияющей зари облачка с отливающими медью краями казались приклеенными к небесному своду. Тягучими каплями, словно мед, золотистый свет лился на пустошь. Шесть дней, двадцать один час и сорок пять минут минуло с того мгновения, когда произошел тот злополучный наезд. Но теперь у Байрона наконец-то имелся план.

Он решительно двинулся через сад к калитке, выходившей на луг. Мать с сестрой еще спали. Прихватив с собой необходимые инструменты и пакет «Гарибальди» [24]на тот случай, если работа пойдет тяжело, он вышел за калитку и тихонько закрыл ее на задвижку. Ночью выпала сильная роса, и крупные капли на стебельках травы выглядели как хрустальные подвески. Шлепанцы, пижама, подол махрового халата – все буквально за несколько минут промокло насквозь. Когда он на секунду остановился и оглянулся, то увидел, что следом за ним от самого дома тянется темная дорожка, оставленная его ногами в росистой траве. Отражавшийся в окнах солнечный свет пылал, точно пожар, но занавески были задернуты. Значит, мать и Люси по-прежнему спали. Было слышно, как за холмами на дворе у кого-то из фермеров лает собака.

Джеймс Лоу однажды сказал, что собака – это совсем не обязательно собака. Просто слово такое, ну, скажем, как «шляпа» или «морозилка». И вполне возможно, сказал он еще, что собака – это на самом деле шляпа.

– Но как собака может быть шляпой? – удивился Байрон и тут же представил себе отцовскую охотничью войлочную шляпу на поводке. Это его очень смутило.