Рейчел Джойс - Операция «Перфект»

– Ди все время была рядом со мной. Она ни перед чем не останавливалась, чтобы помочь мне. А ведь, должна признаться, бывали времена, когда я… – Тут голос Беверли дрогнул, и она лишь с трудом заставила себя мужественно улыбнуться. – Но сейчас не время печалиться. Сегодня у меня такое счастливое событие, и последнюю вещь, которую я сейчас исполню, я посвящаю Ди. Это наше с ней любимое произведение Донни Осмонда. Не знаю, знаком ли кто-нибудь из вас с его творчеством?

– А вы не староваты для Донни? – крикнула мать новичка. – Как насчет Уэйна?

Но Беверли ответила ей:

– О нет, Ди нравятся те, что помоложе. Не правда ли, Ди?

Байрону показалось, что женщины уже успели хорошенько угоститься тем, что принесли с собой во фляжках, потому что ответ Беверли вызвал дружный смех.

– Итак, это для тебя, Ди, – сказала Беверли, – кого бы на самом деле ты ни предпочитала. – И, подняв руки над клавиатурой, она предложила собравшимся подпевать, если захочется. А потом вдруг обратилась к Дайане: – Почему бы тебе, Ди, не выйти и не станцевать для нас?

Байрон в ужасе увидел, как побелела, словно от боли, его мать, казалось, в нее попали камнем.

– Нет-нет, я не могу. Не могу…

Беверли, так и не начав играть, повернулась к аудитории и обменялась с женщинами понимающими взглядами.

– Вот так она всегда скромничает, но это только с виду. Я-то видела, как здорово она танцует, так что вам придется поверить мне на слово. Ди – самая прекрасная танцовщица на свете. Она прямо-таки рождена для танца. Разве я не права, Ди? Она способна любого мужчину чуть ли не до обморока довести.

– Прошу тебя, не надо… – шептала Дайана, но Беверли не унималась. Она встала, подошла к Дайане и помогла ей встать. А потом первой захлопала в ладоши. Но Дайана, должно быть, все-таки опиралась о плечо Беверли и покачнулась, стоило той убрать руки. Потом сделала маленький шажок вперед, и Беверли со смехом воскликнула:

– Ну вот! Молодец, Ди! Только, может, лучше поставить этот стакан на столик?

Женщины засмеялись, но Дайана ставить стакан на столик отказалась.

Байрону стало совсем тошно: мать в эту минуту была похожа на какое-то дикое животное, посаженное на цепь, которое вытащили на всеобщее обозрение и радостно тычут в него палками. «Как же такое могло случиться? – думал он. – Я не должен был этого допускать!» Даже когда Беверли повела Дайану на «сцену», та все еще пыталась сопротивляться и уверяла, что совершенно не умеет танцевать, но теперь уже и зрительницы закусили удила и принялись настаивать. Дайана споткнулась, пробираясь между стульями, и чуть не упала. Байрон попытался привлечь внимание Джеймса, отчаянно махая руками, мотая головой и шепча одними губами: «Прекрати это! Пожалуйста, прекрати!» – но Джеймс, похоже, ничего вокруг не замечал и смотрел только на Дайану, лицо его при этом стало таким красным, что казалось, вот-вот вспыхнет. Он замер, как изваяние, глядя на нее, можно было подумать, что он никогда в жизни не видел ничего столь прекрасного. Он с явным нетерпением ждал, когда Дайана начнет танцевать.

Дайана остановилась в центре террасы. В этом голубом платье она казалась на удивление бледной и маленькой. Во всяком случае, она занимала как-то слишком мало места. Свой стакан она по-прежнему держала в руке, а вот туфли надеть явно забыла. Беверли спокойно сидела у нее за спиной, положив руки на клавиши органа; ее черные волосы были уложены в пышную прическу. Байрон просто смотреть на нее не мог. Наконец она заиграла.

Пожалуй, это была лучшее из всего, что подготовила Беверли. Она сыграла шумное вступление, затем взяла какой-то очень печальный аккорд, и Байрону на мгновение показалось, что она и вовсе перестала играть, но тут она вдруг заиграла припев, причем с таким энтузиазмом, что кое-кто из женщин сразу начал ей подпевать. А Дайану носило по сцене туда-сюда, точно щепку по течению реки. Она изящно поднимала руки и даже слегка шевелила пальцами, но попрежнему время от времени неуверенно спотыкалась, и было трудно сказать, где тут танец, а где случайные движения. Все мы словно подглядываем за чем-то настолько личным, настолько внутренним, думал Байрон, что на это и смотреть не следовало бы, потому что это все равно что заглядывать человеку прямо в душу. Он видел сейчас только ужасающую хрупкость Дайаны, и это было совершенно невыносимо, он совсем измучился, ожидая, когда смолкнет музыка. Однако, когда Беверли, наконец, перестала играть, у матери Байрона все же хватило силы воли, чтобы сперва сдержанно поклониться публике, а потом повернуться к Беверли и, подняв руки, поаплодировать ей. Беверли встала, сделала реверанс и, подбежав к Дайане, стиснула ее в объятиях.

Ни о несчастном случае, ни о Дигби-роуд никто и не вспомнил. Беверли, крепко обнимая Дайану, кланялась сама и заставляла ее тоже кланяться, она словно делила свой успех с подругой, но больше всего это было похоже на представление чревовещателя-кукловода со своей послушной марионеткой.

Затем Дайана извинилась и сказала, что ей необходимо сходить на кухню и налить себе стакан воды, ей очень хочется пить. Услышав ее слова, Андреа тут же вызвалась сама сходить на кухню и принести ей воды. Но уже через несколько минут Андреа вернулась и, добродушно смеясь, сказала:

– Ну, Дайана, никогда в жизни я так не смеялась! Ей-богу, впервые в жизни, открыв кухонный буфет, я обнаружила там грязные носки!

Байрон с трудом сдерживался, глядя на все это. Беверли принялась оживленно болтать с гостями, а Дайана потихоньку отошла в сторонку и села, сложив руки на коленях. Кое-кто участливо спросил, не принести ли ей чего-нибудь и хорошо ли она себя чувствует, но она не отвечала, вид у нее был такой, словно она не понимает даже этих простых вопросов. Наконец, мальчики начали таскать стулья обратно в столовую, и Байрон, воспользовавшись случаем, спросил у Джеймса, что он думает теперь, собственными глазами увидев травму, полученную Джини, но Джеймс, казалось, его не слышал. Он был способен говорить только о том, как успешно прошел придуманный им концерт. А еще он сказал, что и предположить не мог, как здорово Дайана умеет танцевать.

Тем временем Беверли, устроившись на террасе рядом с Джини и со всех сторон окруженная женщинами, излагала свои взгляды на политику, на состояние экономики, на возможность забастовок. Она спросила, что ее собеседницы думают о Маргарет Тэтчер, и одни прижали пальцы к губам, а другие заорали: «Работает на публику!» И тут Беверли покачала головой и пророчески заявила: «Попомните мои слова: за этой женщиной будущее!» Байрон никогда не видел ее столь уверенной в себе, столь оживленной. Она рассказывала и о своем отце, викарии, и о том, что выросла «в чудесном домике приходского священника», который на самом деле был очень похож на Кренхем-хаус, просто она это как-то не сразу поняла. Дамы обменивались телефонными номерами и приглашали друг друга в гости. А когда одна из них – кажется, это была как раз мать новичка – предложила Беверли подвезти ее и помочь с Джини и ее креслом на колесиках, Беверли с восторгом приняла это предложение и сказала, что это было бы чудесно, если, конечно, не жалко тратить на нее столько времени.