Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман

Шостакович добавил:

– На идее вкусно кушать и молодо выглядеть мы долго не протянем, она уже почти исчерпалась. Даже с нашими зарплатами. До пенсии не хватит. Скучно.

– Ребята, это все круто, стану президентом, верну марксизм-ленинизм в систему школьного образования, ну а сейчас-то что делать? Скажите, погибаю ведь. Что бы вы сделали на моем месте? – Косулин с надеждой обратился к друзьям.

Все призадумались. Косулин подбодрил друзей круговым разлитием. Чокнулись за победу добра над злом. Помолчали.

Первой откликнулась Белла:

– Я бы много работала с самим пациентом Новиковым, ему нужна постоянная поддержка. В конце концов бороться ему, а не тебе. Твоя задача – помочь ему в этом.

Агния предложила написать письма в разные общественные организации, вызвать бучу в Интернете, пригласить журналистов, чтобы администрация больницы взяла дело на контроль и поскорее выпихнула Новикова, а заодно последила бы за его лечением.

Шостакович вздохнул:

– Не знаю, Саш, ты от себя много хочешь. Скорей всего, у него – шизофренический дебют, вяленький, такой психопатоподобный, он тебя своей психопатией заразил, и ты уже на баррикады собрался, увольняться… Может, подождать, посмотреть, как он лечиться будет, не гнать особо? Куда ты так торопишься? Он меньше месяца лежит. Будет у человека опыт, ничего страшного. Если учителем останется, так золото будет, а не учитель: детей нестандартных гасить не будет, толерантности их научит, человеколюбию.

Себяка почесал лысеющую голову, нахмурил умный лоб и начал рассуждать конкретно:

– Я так понял, что в том, чтобы он лежал, заинтересован его отец… Думает, что это поможет остановить ход уголовного дела. Может, он даже сунул бабла Царице, чтобы держала твоего учителя крепко. Судя по твоим рассказам, папа у нас обеспеченный и со связями. И сына не любит. Стыдится.

Как мы сегодня выяснили, ненависть не что иное, как обозначение препятствий для любви, по сути же одно и то же. Значит, папа любит сына, он его спасает, не очень удачно, но спасает, это факт! А значит, папа способен на большее. Ты претендуешь на его член, друг мой, может, тебе с ним поговорить? Объяснить ему популярно, что плохо сыночку в больнице, что он недостаточно болен, чтобы лежать так долго и не работать. И тебе не зазорно работать с родителями пациентов – твоя святая обязанность. Оказать папе психологическую помощь, в конце концов. Ему и так тяжело: мало того что сын чокнутый, его еще и клянут, небось за то, как именно он его спасает. Мама, наверняка, мозг выносит. А там, глядишь, папа и придумает чего поумней. Наедет на директора грамотно. Ты ему поможешь. А?

Косулин задумался. Все были правы и говорили дельные вещи.

– Спасибо! Вы – настоящие друзья, давайте выпьем за Новикова, он – хороший!

Радостно выпили за Новикова и за своих пациентов и пошли на балкон курить.

На балконе быстро продрогли, наспех покурили, вернулись к теплому коньяку и остаткам десерта. Все расслабились, коньяк расширил сосуды, зарумянил щеки. Спорить и дискутировать больше не хотелось.

– Я хочу вам сказать кое-что, – начал осторожно Шостакович. – Я через две недели увольняюсь. Завтра буду заявление писать.

Все замерли. Разговоры об увольнении были как разговоры о суициде. Раз говоришь – значит, не сделаешь. Пашка хронически был недоволен своей работой и много лет об этом говорил.

– Ну ты интриган! И ты все это время молчал? – Агния почти кричала.

– Я сам еще точно не знал… – попытался объясниться Пашка.

Договорить ему не дали. Поднялся гам, посыпались вопросы, все что-то говорили, перебивая друг друга.

– Да дайте же рассказать! – не выдержал Шостакович.

Все примолкли.

– Мне предложили работу, от которой я не смог отказаться.

– В ФСБ? – Белла сделала страшные глаза.

– Ну почти… – Шостакович откашлялся. – И еще я уезжаю. Сначала в Таиланд, а потом посмотрим, куда отправят.

Косулин оторопело рассматривал Пашку, словно в первый раз увидел.

– Кто отправит? – Возмущение Агнии сменилось грустью и предчувствием, что увольнение Пашки станет началом конца их маленького психологического братства.

– Та благотворительная организация, в которой я буду работать. Когда я последний раз был в Таиланде, ну вы помните, этим летом, я познакомился с одним мужиком… Бывший наш соотечественник, с Украины. Он уже больше десяти лет работает в благотворительной миссии. Они в основном детьми занимаются, строят школы, приюты, больницы, добывают деньги на обучение талантливых. Мы с ним полночи в баре проговорили. Он, послушав про мою работу, начал меня звать в миссию. Сулил всякие чудеса, о которых я и мечтать не мог. Говорил, что им нужны такие люди, как я. Я, конечно, тогда отказался, даже рассказывать ничего никому не стал. Но в голове это предложение держал. Утешал себя картинками жизни в тропическом раю, путешествиями, приключениями, из которых могла бы состоять моя жизнь, реальной помощью другим людям. А тут я понял, что, если сейчас не уйду из психушки, вообще никогда не уйду.

– «Безумству храбрых поем мы песню!» – Паяц поднял стакан и отсалютовал Шостаковичу. Паяц единственный не выглядел расстроенным. – Давайте же, друзья, выпьем за освобождение и жизнь после психиатрии!

Косулин огорченно покивал, вздохнул. Он пока не мог за Пашку радоваться, чувствовал только сожаление и удивление.

– Ну что тут скажешь… – вступила Белла серьезно и грустно. – Мне ужасно жаль, что я теперь не смогу видеть тебя каждый день, мне будет тебя не хватать. С другой стороны, это же так круто! Ну ты даешь! Какое-то кино – из дурдома в Таиланд!

– Да я сам в шоке от своего решения. – Пашку понесло от облегчения, что он наконец-то все рассказал. – Я вообще не ожидал, что получится. Почти полгода прошло. Я написал этому украинцу. Думал, он уже думать обо мне забыл, а он помнит. У меня и билеты до Бангкока куплены.

– Пашка, как же я без тебя в дурдоме буду? Да и не только в дурдоме… – Косулин укоризненно взглянул на Шостаковича.

– А я как без вас? Меня привязанность к нашей компании больше всего и удерживала от увольнения. Но все… не могу больше.

Вечер заканчивался. Собравшиеся пребывали в смешанных чувствах. За несколько часов многое изменилось.

В душе Косулина воссияла определенность относительно Новикова. Все друзья были в совокупности правы, и все, что они советовали, необходимо было сделать, но ближе всех к побуждениям Косулина был Себяка. Поговорить с отчужденным одиноким отцом, попробовать объяснить ему важное про его же сына, поддержать его – именно это казалось существенным и необходимым. Он наверняка ужасно себя чувствует. Настоящее испытание для таких, как он, – привыкших доверять силе и надеяться, что она всегда вывезет. Воинам – им тяжело таких сыновей иметь. Сыновей-учителей.