Эмма Хили - Найти Элизабет

– Вопрос вот в чем: забрал он ее в Лондон или что-то случилось с ней здесь? – произнес он.

Я положила в мамину тарелку рагу, но она к нему даже не притронулась. Я двигалась осторожно, чувствуя в кармане письмо, как будто оно было таким же горячим, как и тарелка, зажатая в моих пальцах.

– Здесь тоже не намного лучше, потому что мука снова по талонам. Говорят даже, что и хлеб будет по талонам! – пожаловалась мама. – В банке лишь на донышке кулинарного жира, хотя я использую его очень скромно. Еще и полмесяца не прошло, а у нас почти ничего не осталось.

– Хотела бы я знать, что ты ищешь.

Хелен стоит позади своего автомобиля. На одной ее руке перчатка для работы в саду. Она зовет меня издалека, как будто я какое-то опасное животное. Наверное, я сильно рассердилась, когда она чуть раньше подошла ко мне ближе. У нее на руке след от щипка, который я сейчас стараюсь не замечать.

– Я ищу одну вещь, – признаюсь я, чувствуя, что в мое горло попала крошечная соломинка, а под ногти забилась грязь и кусочки листвы. – Другая половина этой вещи приведет меня к… – Но ее нет, она исчезла. Я сгибаю стебель, и он с хрустом ломается. – Скажи мне. Скажи мне, к кому? Кто это? Кто исчез, Хелен? Кто исчез?

Она называет имя Элизабет. Стоило мне услышать его, как мне кажется, будто я проваливаюсь в мягкую постель. Провожу рукой по стеблю гортензии, и от него отрываются крошечные кусочки. Засовываю несколько листьев в карман. Затем сую руки в гущу цветочных головок, стараясь не вдыхать запах кислого молока, исходящий от живицы растений.

– Элизабет! – произношу я, обращаясь к лепесткам цветов. – Элизабет!

Я бросаю голые стебли на изрытую лунками лужайку, затем ощупываю руками корни и выдергиваю их один за другим. Они грубые на ощупь, похожи на шерстяные нитки. Мне нравится запах земли, движения рук успокаивают меня. Вскоре я натыкаюсь на длинный белый корень, который не желает выскальзывать из земли. Тяну его изо всех сил, яростно дергаю. В конце концов руками пробую покопать под ним землю.

Хелен неожиданно кричит, причем так громко, будто я пытаюсь оторвать какую-то часть ее туловища.

– Прошу тебя, мама, только не шуазию! Не вырывай ее! Мы сажали ее с папой, и ты всегда говорила, что она хорошо пахнет.

Я оставляю этот куст в покое. Здесь, возле ворот, стоит ящик со стеклом, с этими штуковинами, из которых пьют и в которых хранят варенье. Они все открыты. Я не знаю, зачем они мне нужны, но я тянусь за одной из них. Стекло звенит и скрипит. На одной из них наклеена этикетка с надписью «Бренстоновские пикули». Неожиданно я представляю себе столовую в доме Элизабет. Вижу баночки для белого перца и салатной заливки. На стенах тарелки из майолики. Керамические ящерицы, черепахи и жуки-олени, они высовываются из травы и зарослей папоротника, готовые устремиться к потолку. Помнится, как Элизабет смеялась над тем, с каким отвращением я смотрела на ее заварочный чайник с носиком в форме змеи. Я держу в руках банку. На ней есть крышка, хотя ее другие стеклянные сестры все как одна без крышек. Мне приходится открутить крышку, чтобы положить внутрь эту штуку для волос, что лежала в моем кармане; она похожа на кольцо и нужна, чтобы удерживать волосы. Она мокрая, как будто долго находилась в земле. К ней прилип кусочек мятного леденца. А еще у меня есть пластмассовая лягушка. Все они отправляются туда же, в банку.

По краю тротуара медленно ползет улитка. Я поднимаю ее. В следующую секунду из моего дома выходит какая-то женщина с длинными черными волосами, схваченными в конский хвост. Ее волосы скреплены такой же штукой, что лежит в моей банке.

– Я оставила лекарства на тарелке, – сообщает она. – А теперь мне нужно зайти к моей другой подопечной.

– Я знаю, – отвечает Хелен. – Спасибо вам. Спасибо, что позвонили мне.

Женщина останавливается возле маленькой машинки с обтекаемыми формами.

– С вами все будет в порядке? – спрашивает она, обращаясь не ко мне.

Я роняю улитку в банку и наблюдаю, как она пускает по стеклу слизь. Теперь я могу делать собственную посуду из майолики.

– Да, – отвечает Хелен. – Я побуду с ней.

– Вы можете позвонить, если…

– Да, я знаю, спасибо.

Женщина снова смотрит на лужайку.

– По крайней мере, вы разбираетесь в растениях. Так что можете все поправить позднее.

Хелен смеется – правда, не очень весело. Женщина садится в машину и уезжает. Я иду в том же направлении, заглядывая в другие сады, собираю вещи. Много вещей. Крышечка от бутылки, пластмассовая брошка, жук, лежащий на спине, пригоршня песка и несколько сигаретных окурков. Я складываю все эти находки в банку и хорошенько встряхиваю, раз за разом обращая внимание на этикетку со словом «Бренстон». Я также раз за разом вспоминаю Элизабет, и с каждым сердцебиением меня пронзает боль. На расстоянии двух домов отсюда я вижу Хелен. Она наблюдает за тем, как я окунаю руку в кучу песка, насыпанную возле изгороди. Видимо, кто-то собрался залить бетоном свой сад. Сын Элизабет постоянно угрожал, что сделает это. Страшно представить, на что это было бы похоже.

– Птицы не будут прилетать, – сказала я ей тогда. – Это будет не сад, а безжизненная пустыня.

Как нам добраться до земли? Она будет потеряна навсегда.

Прохожу, как обычно, мимо уродливого дома, кучки чайной заварки и акации и вскоре слышу шум поездов. Тупо смотрю на противоположную сторону улицы. Там, на другой стороне, стоит станционная гостиница. Сейчас здесь дом престарелых. Это высокое здание в викторианском стиле, по-прежнему величавое – даже после того, как изменилось его назначение. Табличка, извещающая о том, что это дом престарелых, едва держится на шатких болтах. Такое ощущение, будто кирпич сам их выдавил, как будто старое здание отвергает свое новое название. Помню, что в юности мне казалось, будто этот дом оброс щетиной угольной пыли, толстым слоем налипшей на его фасад. В те дни я постоянно разглядывала его. Именно там нашли чемодан Сьюки.

Внутри я была всего лишь раз – вскоре после того, как чемодан оказался на нашем кухонном столе. Я пошла туда, чтобы постоять возле вокзальной ограды, поглазеть на десятки окон и поразмышлять о том, что моя сестра забыла в отеле в собственном городе. Что, если она по-прежнему там живет? Но после того, как мне попалось ее письмо, я изменила свое мнение. Разве отель не то место, куда люди приходят, чтобы встречаться с любовниками? Разве не видела я этого десятки раз в кино? Поэтому однажды в обеденное время я не пошла домой, а отправилась туда и, подобрав с земли скомканный корешок железнодорожного билета, вошла в дверь.

Внутри отель показался мне одной длинной лестницей, без конца извивавшейся по спирали, как будто здешним постояльцам было мало путешествий на поезде. Снизу это напоминало колодец или кроличью нору из «Алисы в Стране чудес». Я решила, что Сьюки легко могла упасть с лестницы и больше никогда не выбраться из этого места. Выглядывая из окон на вокзал, на пассажиров и носильщиков с нагруженными тележками, я медленно поднялась по ступеням. Из кухни доносился запах лукового супа, смешиваясь с резким запахом полироли, которой начищали перила. Это сочетание странным образом вызвало у меня голод, и я полезла в карман за морковным печеньем. Увы, его там не оказалось: я нащупала лишь корешок билета и письмо. Время от времени через станцию без остановки проезжали поезда, и над зданием взлетали облака паровозного дыма. Я остановилась на верхнем этаже, чтобы понаблюдать за тем, как разносчик газет пытается одновременно удержать газеты и собственную шляпу.