Карлос Сафон - Узник Неба

Армандо раскурил короткую сигару и смаковал ее, подставив лицо свежему рассветному бризу. Покуривая и размышляя, что делать дальше, Армандо достал обрывок страницы «Вангуардии», который носил в кармане уже не первый день. В ворохе рекламы корсетов и заметок о концертах и театральных премьерах на Параллели [31] Проспект Параллель в Барселоне — каталонский аналог Бродвея или Монмартра. затесалось лаконичное сообщение о побеге заключенного из тюрьмы Монтжуик. Текст отличала суховатая обезличенная манера, свойственная новостям, повторяющим слово в слово официальное коммюнике. Автор позволил себе одну-единственную вольность, упомянув, что никогда еще никому не удавалось бежать из этой неприступной цитадели.

Армандо поднял голову и окинул взором гору Монтжуик, возвышавшуюся на юге. Крепость, с размытыми туманом контурами зубчатых башен, парила над Барселоной. Армандо горько улыбнулся, тлеющим концом сигары поджег обрывок газеты и меланхолично смотрел, как она осыпается пеплом на ветру. Газеты всегда старательно избегали правды, словно правда подобна смерти, и возможно, они не так уж ошибались. Заметка смердела полуправдой и опущенными подробностями. Чего стоило утверждение, что никому доселе не удавалось бежать из тюрьмы Монтжуик? Впрочем, подумал он, может, это и правда. Человек, которого все называли Армандо, являлся «кем-то» только в невидимом мире города бедных и неприкасаемых. В некоторые эпохи в некоторых государствах быть никем достойнее и почетнее, чем быть «кем-то».

Вяло тянулись дни. Армандо заходил в барак раз в сутки, чтобы поинтересоваться состоянием умирающего. Горячка подавала робкие сигналы к отступлению, и бесчисленные ушибы, порезы и раны, покрывавшие тело больного, потихоньку начали затягиваться под действием целительных бальзамов. Умирающий большую часть времени спал или бормотал что-то невнятное в полузабытьи.

— Жить будет? — спрашивал иногда Армандо.

— Он еще не решил, — отвечала женщина, лицо которой с возрастом утратило выразительность черт, словно стертых годами. Эту старицу бедняга принял за свою мать.

Дни сливались в недели, и вскоре стало ясно, что незнакомца искать не будут, поскольку никто не ищет того, что хочет оставить за чертой забвения. Обычно полиция и жандармерия не показывались в Соморростро. На его территории действовал закон молчания, который четко определял, что город и мир заканчиваются у ворот царства хижин и шалашей, и обе стороны были заинтересованы в сохранении незримого рубежа. Армандо хорошо знал, что за пограничной линией многие тайно или открыто молились, чтобы однажды буря сровняла с землей город бедных. А до тех пор, пока этого не случилось, все предпочитали смотреть в другую сторону, поворачиваясь спиной к морю и людям, влачившим жалкое существование между кромкой берега и фабричными джунглями Пуэбло-Нуэво. И все же Армандо испытывал определенные опасения. Он чувствовал, что за плечами незнакомца, которого они приютили, крылась непростая история и она могла стать причиной того, что закон молчания будет нарушен.

В первые дни вокруг хижин крутилась парочка полицейских, которые расспрашивали жителей, не встречался ли им подозрительный чужак. Армандо в течение нескольких недель настороженно ждал продолжения. Но больше пришельцем никто пока не интересовался, и Армандо в конце концов догадался, что его совсем не жаждут найти. Вероятнее всего, он был уже мертв, не подозревая еще об этом.

Через полтора месяца после появления в поселке раны на теле несчастного стали заживать. Незнакомец открыл глаза и осмысленно спросил, где он. Ему помогли сесть и напорти бульоном, но ничего не захотели объяснять.

— Вам нужно отдыхать.

— Я жив? — спросил он.

Ему не ответили ни «да», ни «нет». Усталость не отпускала истерзанного человека, и день за днем его клонило в сон. Каждый раз, обессиленно закрыв глаза, он попадал в одно и то же место. В бесконечно повторявшемся сне он карабкался по стенам бездонной могилы, заваленной трупами. Выбравшись на край могилы, он оглядывался и видел, что тьма мертвецов приходит в движение, шевелится, словно клубок угрей. Мертвые открывали глаза и ползли по стенам могилы, повторяя его путь. Вслед за ним они одолевали гору и устремлялись на улицы Барселоны, разыскивая свой дом, стучали в двери тех, кто любил их. Некоторые пускались на поиски своих убийц и рыскали по городу, обуреваемые жаждой мести. Но большинство мечтало лишь вернуться под свой кров к родному очагу — обнять детей, жену или любимую, родных, с которыми их разлучили. Но никто им не открывал, не протягивал рук, не целовал в губы. И умирающий, обливаясь потом, пробуждался в темноте от оглушительных стенаний, звучавших в его душе.

Больного часто навещал кабальеро, имени которого он не знал. От гостя пахло табаком и одеколоном — такие вещи являлись редкостью в ту эпоху. Кабальеро усаживался на стул около кровати и смотрел на страдальца непроницаемым взором. У него были черные как смоль волосы и орлиные черты лица. Заметив, что пациент проснулся, гость ему улыбался.

— Вы Бог или дьявол? — спросил однажды умирающий.

Кабальеро пожал плечами и задумался над вопросом.

— Отчасти и тот, и другой, — ответил он наконец.

— В принципе я атеист, — сообщил больной. — Но на самом деле глубоко верующий.

— Как и многие люди. Отдыхайте теперь, друг мой. На Небесах вас подождут, а в Аду вам не понравится.

Между визитами кабальеро с волосами агатового цвета пациент, потихоньку выздоравливая, принимал пищу, позволил себя вымыть и одеть в чистую одежду, которая была ему велика. Когда он окреп настолько, что начал вставать и мог пройти несколько шагов, его стали отводить на берег моря, где он окунал ноги в воду и грелся на ласковом солнце Средиземноморья. Однажды утром он сидел на пляже и смотрел, как играют в песке оборванные и чумазые дети, и вдруг подумал, что не прочь пожить хотя бы еще немного. Со временем прорезались воспоминания и гнев, а вместе с ними появилось желание (и в то же время страх) вернуться в город.

Ноги, руки и прочие органы уже функционировали относительно нормально. Он вновь обрел редкое удовольствие свободно мочиться, не испытывая резей и жжения, а также постыдных последствий. Тогда он сказал себе, что мужчина, который способен справить нужду стоя и без посторонней помощи, вполне в состоянии выполнить взятые на себя обязательства. В ту же ночь незадолго до рассвета он тихонько встал и по узким переулочкам добрался до границы поселка, обозначенной железнодорожным полотном. За колеей виднелся лес труб и гряда ангелов и мавзолеев кладбища, а в мареве света, отблески которого ложились на склоны холмов, распростерлась Барселона. Он услышал шаги за спиной и, повернувшись, встретился со спокойным взглядом человека с агатовыми волосами.