Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

— Какой ход? — спросил Павел.

— Дай мой бокал! — огрызнулся Леонид.

Он залпом допил вино. Напряжение нарастало. Кто-то судорожно вздохнул, люди откашливались, отирали платками пот со лба.

— Поразительная память! — восхитился Томаш. — Он помнит расстановку всех фигур.

— Заткнись, не мешай! — рявкнул Владимир.

— Я хочу пить, — бросил через плечо Леонид. — Налей мне еще вина!

Павел подал ему бокал, он отпил половину и вдруг попросил со странной интонацией:

— Напомни мне последний ход малыша.

— Он двинул офицера с с3 и взял пешку на b5.

С этого момента все пошло не по плану. На сорок первом ходу я должен был взять черную ладью и вынудить Леонида на обмен, чтобы лишить его последнего слона. Он ждал. У Леонида вспотели виски, он сидел в напряженной, неудобной позе, прикрыв ладонями лицо.

— Не может быть! — наконец произнес он.

— Еще как может, — сказал Павел.

В том, что случилось дальше, моей вины не было. Я действовал, как мы договаривались. Ход партии изменил Леонид. Вместо того чтобы двинуть ладью с g1 на f1, как сделал когда-то Константинопольский, он пошел дамой на с6. Я понятия не имел, как отвечать на этот ход! Никто из стоявших вокруг не заметил перемены. Я толкнул Леонида ногой под столом. Он улыбнулся, и меня вдруг осенило. Он нашел лучший ход, и это оказалось сильнее его. Леонид не справился с собой, хотя знал, что потеряет кругленькую сумму. Он сыграл против себя. Никто из игроков — а их были тысячи! — изучавших и разбиравших эту партию, не увидел, что Константинопольский мог выиграть. Леонид превзошел учителя. Я понимал, что мне с ним не справиться. Ботвинник проиграет. Кое-кто из болельщиков почувствовал, что дело пахнет жареным. Игорь смотрел на меня, сокрушенно качая головой. Я сделал все, чтобы не потерять лица. Эта партия не станет исключением из правил. Голиаф победит, Давид будет повержен.

Виктор Володин судорожно пытался припомнить все хитросплетения глупой игры. В последний раз он сидел за шахматной доской в Гражданскую войну, во время осады Перекопа, в октябре тысяча девятьсот двадцатого года, перед самой эвакуацией армии Врангеля. Тогда ему было двадцать, с тех пор прошло сорок три года. По радостному возбуждению и ехидным репликам зрителей он сообразил, что дело принимает скверный оборот.

— Теряете нюх, Виктор?

— Мы считали вас ловкачом, а вы опростоволосились.

— Дурацкая была идея — поставить на мальчишку!

— Я в какой-то момент даже испугался. Парень хорошо справлялся и даже поставил Леонида в трудное положение, но мастер есть мастер.

— Готовьте денежки, Виктор.

— Мы выпьем за ваше здоровье!

— С чего бы? — спросил Виктор. — Малыш выиграет.

— Леонид поставит ему мат через три хода. Это так же неизбежно, как восход солнца, — сказал Владимир.

— Быть того не может!

На пятидесятом ходу разъяренный Виктор смахнул фигуры с доски, и они разлетелись по всему залу. Никто и ахнуть не успел, как Леонид сорвал с себя очки и начал дубасить Володина кулаком по лицу. Он был не в себе и вполне мог убить его. Их бросились разнимать, но Леонид не успокоился. Он пытался достать противника ногой и несколько раз ударил его в живот. Глаз у толстяка начал заплывать, бровь сильно кровоточила, но, как только Леонида оттащили, он стремительно выскочил за дверь, не дожидаясь продолжения. Рубашка Леонида была испачкана кровью его патрона.

— Я бы выиграл! — выкрикнул он.

— Ну еще бы. Невелика честь — выиграть у Мишеля, — хмыкнул Павел.

— Болван! Я мог взять верх над Ботвинником!

Никто ничего не понял. Кроме меня. Поскольку партию мы недоиграли, после долгих обсуждений было решено признать пари недействительным. Все остались при своих — ко всеобщему удовольствию.

— Ты не так уж плохо играешь, — сказал мне Владимир.

— Да, ты делаешь успехи, — подтвердил Игорь. — Рад за тебя.

— Он стал одним из нас, — заключил Леонид и засмеялся нервным, судорожным смехом. Он хохотал — и не мог остановиться, он задыхался, плакал, икал — то ли смеялся, то ли корчился от боли.

— У моей кузины бывают эпилептические припадки, — сказал Виржил. — Очень похоже.

— Это не эпилепсия, — возразил Игорь, — а истерика.

Они пришли к выводу, что Леонид, подобно некоторым другим великим игрокам, слетел с катушек. Эти люди достигают таких высот в размышлении, такой интеллектуальной чистоты и концентрации мыслительных способностей, что оказываются по другую сторону барьера. Самые умные из нас используют всего пять или шесть процентов ресурсов своего серого вещества, они — на несколько процентов больше и переходят в мир, куда большинство смертных не могут за ними последовать. Они играют в шахматы с Иисусом Христом, Наполеоном, Эйнштейном или с собой. Существует легенда об одном испанском гроссмейстере, который много раз брал верх над Фрейдом и Марксом, а потом семнадцать лет играл полную неожиданных поворотов партию с самим Сатаной и, по слухам, припер его к стенке. Леонид довольно быстро пришел в себя. Он был бледен, выглядел измотанным и трясся всем телом. У него дрожала нижняя губа. Он плакал, как ребенок.

— Я выиграл у Ботвинника!

Я воспользовался сумятицей и незаметно ускользнул. Мне ужасно хотелось курить, но я не решался подойти к киоску и купить пачку сигарет. На переходе стоял Саша. Я застыл на пороге «Бальто», чтобы избежать необходимости вступать в разговор. Зажегся красный свет. Он оглянулся, заметил меня, улыбнулся и подошел:

— Поздравляю, мой милый, вы набрались опыта и делаете успехи. А может, бедняга Леонид теряет хватку.

Я испытал мгновенный страх — Саша мог узнать партию.

— Не знаю, в чем тут дело, — Леонид слишком много выпил или вас посетило озарение. В последнее верится слабо. Везение не имеет отношения к шахматам. Как вам удалось противостоять ему? Я думал, вы победите. Нужно быть очень талантливым, чтобы поставить Леонида в безвыходное положение. Сорок ходов вы сделали как настоящий гроссмейстер. Но потом все вдруг изменилось. Он вывернулся изящным пируэтом, а вы стали делать идиотские ходы. Как будто не понимали, что творите. То, что этот кабан Володин поставил на вас против Леонида, пусть даже играющего вслепую, кажется немыслимым. Вам повезло, что другие члены клуба столь безнадежно наивны.

Саша ждал ответа, улыбаясь уголками губ и щуря глаза. Он угостил меня сигаретой и дал прикурить. Я не мог выставить себя полным ничтожеством, признав, что все было подстроено. Скажи я правду, он бы во мне разочаровался и перестал считать другом. Я курил, жадно затягиваясь и не поднимая глаз. Появление Игоря спасло меня от губительного признания.

— Какого черта ты тут делаешь с этим типом?