Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

Восьмого мая эскадрилья Леонида последней вернулась с задания, но этот вечер не стал для него праздником. В воскресенье двадцать четвертого июня он участвовал в Параде Победы на Красной площади. Шел дождь, но это был величайший парад в истории человечества, триумфальное шествие, каких мир не видел со времен античного Рима. Сотни барабанщиков и трубачей играли марш «Прощание славянки», от которого на глаза наворачивались слезы. Участники парада печатали шаг по брусчатке, принимал парад маршал Жуков на белом коне, командовал Рокоссовский на гнедом скакуне. Штандарты и знамена поверженного рейха летели к подножию Мавзолея. Леонид трижды пролетел над Москвой во главе эскадрильи «Яков», а вечером «отец народов» вручил ему вторую звезду героя.

Отвоевав сорок семь месяцев, полковник Леонид Михайлович Кривошеин вернулся домой, в родной Ленинград, где умерли от голода, холода и болезней его родители. Почти все друзья Леонида погибли на фронте или были убиты немецкими бомбами. Не сумел он отыскать и следов любимой женщины Ольги Пирожковой, не подававшей о себе известий последние три года.

Через два дня после возвращения ему приснился кошмар. Его самолет горит, он не может выбраться из кабины, земля все ближе… В следующие ночи демоны войны продолжали терзать Леонида, он снова и снова видел во сне гибель людей, гражданских и военных, расстрелы, изнасилования и бесчинства оккупантов. Он просыпался в липком поту, с отчаянно колотящимся сердцем и сидел на кровати, уставясь в пустоту, потому что не хотел принимать выписанное майором Ровиным снотворное. Лекарства пьют только больные, а Леонид, несмотря на усталость, чувствовал себя совершенно здоровым. Он терпеливо отвечал на вопросы молодого врача, не терявшего надежды помочь другу. Дмитрий Владимирович Ровин тоже прошел всю войну, и они часто удивлялись тому, что их фронтовые пути-дороги ни разу не пересеклись. Майор Ровин не верил в силу лекарств, считал, что причина всех бед и болезней кроется в самом человеке. «Наша медицина так и не выбралась из каменного века», — говорил он с виноватой улыбкой.

Этот скептик прописывал лекарства и удивлялся, если они вдруг помогали. Они с Леонидом быстро стали неразлучными друзьями. У Ровина было три бесценных качества: ему не надоедали разговоры о войне, он много пил и отлично играл в шахматы.

— Я не знаю, как тебя лечить.

Леонид решил, что его организму необходимы максимальные нагрузки, — возможно, тогда сон наконец вернется. Он бродил один до рассвета, а как только горн играл побудку, отправлялся тренироваться с морскими пехотинцами, что было ох как нелегко. Скрытые резервы позволяли ему выполнять все задания, которые изуверы-мичманы изобретали для матросов второй статьи. Днем он занимался инвентаризацией арсенала воздушной базы, хотя никто не поручал ему эту титаническую и, по большому счету, бессмысленную работу. Он сражался с военно-бюрократической машиной, чтобы положить конец беспорядочному заказу запчастей и деталей, а поскольку ходили упорные слухи о назначении Леонида на пост командующего округом, никто не хотел ему перечить. Сергей Ильюшин предложил Леониду перейти к нему в конструкторское бюро и заниматься разработкой нового самолета дальней авиации для полетов в тыл противника, но он не хотел оседлой жизни, тем более в Москве. Он мечтал только о небе. Но Ильюшин настаивал, и Леонид согласился — при условии, что будет главным испытателем, но ответа не получил.

По вечерам он пил и играл в шахматы с Ровиным. Спиртное на него не действовало. Леонид увеличил дозу. Они с партнером выпивали по нескольку бутылок водки — тот разваливался, недоиграв партию, а Леонид задремывал, но ровно через час просыпался, как от толчка, с опухшими веками и тяжелой головой. Кровь стучала в висках, — казалось, кто-то забрался ему под череп и стучит изнутри по лбу, как молотом по наковальне. Облегчение приносили только мешочки с колотым льдом, которые он прикладывал к своей несчастной голове.

Однажды ночью Леонид гулял вдоль Невы и вдруг почувствовал какой-то странный смутный запах. Он вернулся в часть. Запах последовал за ним.

— Вы не чувствуете вони? — спросил он товарищей, те принюхались, но уловили только запах вареной капусты… — Нет, это не капуста. Где-то закопаны мертвые тела.

Поиски ничего не дали. Горький навязчивый запах разложения никуда не исчез. Никто не сомневался в душевном здоровье Леонида, Героя Советского Союза, одного из самых заслуженных летчиков страны, близкого к Сталину человека. Генералы и политработники проявляли к нему уважение и участие. Военные обыскали подвалы и самые темные закоулки крепости, проверили реку и развалины окрестных дворцов, но никакого захоронения не обнаружили. Невыносимый запах по-прежнему преследовал Леонида, и ни ледяной северный ветер, продувавший окрестности, ни плотная марлевая маска не могли избавить его от этого ужаса. Запах не давал Леониду спать, душил его. Боевого летчика лечили самые именитые профессора, но и они оказались бессильны. Леонид нашел способ облегчить страдания. Он смачивал носовой платок водкой и прикладывал его к носу — запах алкоголя перебивал зловоние, но очень скоро перестало помогать и это. Леонид спрашивал себя, уж не гниет ли он изнутри. После того как очередное медицинское светило признало свое бессилие, заявив, что терапия может занять годы и не дать результата, Леонид принял решение положить конец своим мучениям. Он прошел всю войну, остался жив и не позволит какой-то гнили медленно себя убивать. Ничего иного ему не оставалось. Леонид привел в порядок дела, написал письмо сестре в Москву (она была его единственной наследницей) и попросил похоронить его на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Леонид думал, что его будут мучить страх и запоздалые сожаления, но чувствовал себя на удивление спокойным и умиротворенным. Он выпил бутылку водки, навел порядок в кабинете и решил вспомнить десять самых прекрасных вещей, которые видел в жизни, а потом спустить курок. Он подумал о своей матери Марине, о ее чудесной всепрощающей улыбке, о заразительном смехе сестры. В памяти всплыли образы довоенного Ленинграда, красивейшего города на земле, который варварски разрушили немцы. Он вспомнил свою молодость, северное сияние в небе над замерзшей Ладогой, сокровища Эрмитажа, висячие сады Петродворца, Свято-Никольский морской собор, сверкающие золотом оклады икон и бело-голубой Смольный собор с золочеными куполами на фоне безоблачного неба. Леонид с ужасом осознал, что все эти чудеса были созданы при царе, а его поколение только разрушало город. Он не имеет права жить после того, что натворил.