Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

Он начал считать на пальцах, дошел до восьмого пункта, и тут раздался стук в дверь. Это был Ровин — он увидел свет в окнах и решил заглянуть к другу, несмотря на поздний час. В руках у него был большой фарфоровый чайник с каким-то питьем. Он уселся на стул, велел закрыть окна и налил в стакан темно-зеленую жидкость.

— Что это?

— Чай.

— Попахивает эфиром.

— Верно. Целый месяц пытался достать, едва нашел. Пей.

Леонид начал маленькими глотками отхлебывать обжигающую жидкость.

— Как насчет того, чтобы сыграть партийку?

— Не сейчас, Дмитрий Владимирович.

— Что, спать хочется?

— Мне нужно работать.

— Знаешь, как говорят колхозники? Зачем делать сегодня то, что можно отложить на завтра. Боишься проиграть?

Леонид подумал, что в этой жизни он получал настоящее удовольствие только от шахмат, так что последняя партия станет достойным ее завершением. Ровин был цепким игроком, атаковал редко, выстраивал непробиваемую защиту, не рисковал и, как блестящий финишер, умел подкараулить «зевок» противника. Пока Ровин расставлял на доске фигуры, Леонид достал бутылку водки и два стакана.

— Ты с ума сошел? Никакого алкоголя! Тебе — только чай. А вот я приму на грудь, и с удовольствием.

— Зачем мне хлебать эту гадость?

— Не задавай ненужных вопросов, делай ход. Будешь играть белыми. Воспользуйся форой, я намерен преподать тебе урок.

Леонид на секунду задумался, потом двинул пешку и нажал на кнопку часов. Ровин сделал ответный ход черной пешкой и сказал:

— Не хочу показаться невежливым, но в шахматы интересно играть только при непреложном соблюдении нескольких правил. Вынужден напомнить: тронул фигуру — ходи.

— Верно, учту твое замечание. И раз уж ты решил жестко следовать правилам, не забывай, что на кнопку следует нажимать рукой, которой переставляешь фигуры.

Они играли молча, погрузившись в хитросплетения партии. Леонид машинально потянулся к бутылке, но Ровин его опередил и вылил остатки чая из чайника в его чашку. Стрелка часов приближалась к двенадцати. Леонид никак не мог пробить железную защиту Ровина и начал нервничать:

— Ты воспользовался моим состоянием и получил преимущество. Это нечестно.

— Главное — одержать победу. Пойди я в атаку, ты бы меня побил.

— Ты разве забыл неписаное правило: подчиненный не должен выигрывать у старшего по званию? Я о нем помнил, когда «сдал» партию Сталину.

— В том-то и разница между нами. Я бы не позволил ему победить. Кроме того, ты не мой командир.

Леонид обхватил голову руками и уставился на доску, пытаясь найти волшебное решение и выбраться из ловушки. Его положение было безнадежным, чуда ждать не приходилось. Леонид готов был опрокинуть своего короля, но вдруг замер и начал принюхиваться:

— Я больше не чувствую запаха!

— Рад за тебя.

— Это из-за питья? Что ты туда намешал?

— Да ничего особенного.

Леонид встал, распахнул окно и полной грудью вдохнул ледяной воздух ночи:

— Потрясающе, я совсем ничего не чувствую! Скажи честно, ты меня вылечил?

— Увы, Леонид Михайлович, запах вернется. Мы такое лечить не умеем. Можно было бы попробовать психоанализ, но здесь его не практикуют. Как только снова почувствуешь запах, понюхай вот это.

Ровин вытащил из кармана пузырек матового стекла и протянул Леониду:

— Это чистое эвкалиптовое масло. Всегда держи его при себе. Два раза в день будешь пить эвкалиптовый чай. Гадость, согласен, но другого лекарства нет. Утром и вечером — эвкалиптовые ингаляции. Вот только достать масло будет непросто.

— А почему мне не назначили эту самую эвкалиптовую терапию раньше?

— В университетской клинике лечение травами считают шарлатанством. Про эвкалипт мне одна старушка подсказала. Едва нашел.

Ровин дал Леониду таблетку от головной боли, не сказав, что это снотворное.

— Спасибо, Дмитрий Владимирович. Я впервые в жизни рад, что проиграл.

Той ночью Леонид спал сном младенца.

Несколько секунд мы стояли и молча смотрели друг на друга. Потом обнялись. Он прижал меня к себе и все никак не мог отпустить. От него странно пахло — влажной землей и табаком.

— Как же я рад тебя видеть…

— Я тоже. Мы тебя потеряли. Как ты?

За шестнадцать месяцев у Франка отросла кудрявая шевелюра, многодневная щетина придавала ему мрачный вид. Он так сильно похудел, что мятая грязная куртка висела на нем как на вешалке.

— Когда ты вернулся?

Франк прижал палец к губам и потянул меня под лестницу — кто-то спускался на первый этаж. Он прижал меня к ведущей в подвал двери, но шум шагов стих. Старушка с палкой достала почту из ящика и вышла на улицу. Я хотел зажечь свет, но Франк не позволил.

— Не шуми, — прошептал он. — Есть другой путь, через улицу Лаплас.

Мы пошли на свет, пробивавшийся из-под двери, и Франк скомандовал:

— Первым делом оглядись, нет ли поблизости легавых, сыщиков в штатском или каких-нибудь странных типов. Встань перед витриной булочной и посмотри направо, потом налево. У тебя есть деньги?

Я порылся в карманах и достал мелочь.

— Два франка пятьдесят сантимов. Негусто. Пройди немного вперед по улице Лаплас, остановись и жди меня. Отправимся в «Буа-Шарбон». [130] Кафе, гриль-бар, где еду готовят на древесном угле.

Улица была пуста. Я не заметил ничего необычного и пошел к Политехнической школе, стараясь сохранять невозмутимый вид, чтобы не привлечь к себе внимания. Франк не отставал ни на шаг.

— Налево.

Мы зашли в бар. Хозяин играл с одним из посетителей в четыреста двадцать одно. Мы сели за дальний столик. Завсегдатаи, беседовавшие у стойки, не обратили на нас ни малейшего внимания.

— Два кофе со сливками, — сказал Франк хозяину.

Мы начали разговор только после того, как он принес заказ и отошел.

— Полиция обыскала квартиру.

— Когда?

— В сочельник.

— Быстро сработали.

— Не представляешь, что было.

— Еще как представляю. Где папа? Я уже много дней его караулю.

— Папа в Алжире.

— Что он там забыл?

— Тебя ищет. Почти месяц. Мы надеялись на дядю Мориса, но он ничего не смог узнать, и папа решил, что справится лучше. Мама не хотела его отпускать, но ты ведь знаешь — если он принял решение, то уж принял.

— Он не понимает, что творит. Там не Франция, а Дикий Запад. Нужно его предупредить, что я в Париже.

— Это будет нелегко. Нас прослушивают. И его наверняка тоже, в гостинице.

— Как вы узнали?

— Меня предупредили. Ничего, как-нибудь выкручусь.

Франк пил кофе маленькими глотками и то и дело дул в чашку, чтобы было не так горячо. Я заметил, что его пальцы пожелтели от никотина.

— Мне нужны деньги, Мишель.

— У меня с собой только сберкнижка, но, если я ее трону, мама заметит и спросит, в чем дело.