Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

— Как скажешь.

— Поклянись!

— Зачем такие крайности?

— Поклянись! Или мы больше не друзья.

— Клянусь.

Сесиль улыбнулась, и я растаял. Она обняла меня так крепко, как будто я только что спас ей жизнь, но не спросила, что я читаю. Мы сделали четыре круга по Люксембургскому саду, потом Сесиль купила нам по вафле с каштановым кремом. Великие романисты подмечали еще один факт: женщины, конечно, умеют добиваться своего, но мужчины, дав клятву, почти всегда ее нарушают. Дело в том, что они придают обещанию разное значение. История предательства описывается во второй части литературного произведения — если у писателя хватает фантазии и таланта на второй том. Возможно, главная новизна современного романа, зеркала нашей эпохи, заключается в том, что героини тоже могут изменять своим убеждениям, предавать, как это делают мужчины, и становиться одиночками.

— Обвинения очень серьезные! Что значит «очень серьезные»? — кричал в телефон папа.

— Успокойся, Поль, весь дом слышит, — простонала мама, державшая отводную трубку.

— А мне плевать! Пусть убираются ко всем чертям! Объясни, что означают эти слова, Морис. Их тебе передала твоя сводня?

— Тут дети, Поль! — предостерегла мама.

— И что? Что такое с нашими детьми? Думаешь, они не знают, кто такая шлюха? Ты ведь знаешь, Мишель, правда?

— Наверное, знаю. Шлюха — это…

— Довольно! Отправляйтесь спать, дети! — приказала мама, отнимая у отца трубку. — Это я, Морис… Что ты имел в виду, сказав: «это не просто дело о дезертирстве»?

Папа вырвал у нее трубку:

— Что это еще за идиотская история? Где мы? На луне? Мы во Франции! В этой стране существуют законы, черт побери! Я имею право знать, что случилось с моим сыном. Понимаешь? Имею полное право по закону!.. В Алжире еще остались адвокаты, вы не всех перебили? Так чего ты ждешь, почему до сих пор не нанял лучшего? Мне начхать на трибунал, следователя и французскую армию, вместе взятые! Здесь не гестапо! Я им покажу, что такое настоящий мужчина! — Папа швырнул трубку, не попрощавшись. — Утром я лечу в Алжир!

— Пусть этим занимается Морис.

— Он ни черта не делает. Разве что в бордель регулярно заглядывает.

— Прошу тебя, Поль…

— У моего сына проблема. И я не стану сидеть сложа руки. Франку нужна моя помощь.

— Чтобы помочь, нужно узнать, где он. Как ты его найдешь? Рассчитываешь на помощь Святого Духа? У этого болвана была отсрочка. Никто не заставлял его идти в армию. Он мог продолжить учебу, но не захотел. Тем хуже для него. Франк — мужчина, не ребенок!

— Я отправляюсь туда. Будет так, и никак иначе.

Папе удалось купить билет, и он улетел. Пять дней от него не было никаких известий. Морис встретил его в алжирском аэропорту «Мезон Бланш», и папа сказал, что в помощи не нуждается. Морис видел, как папа садился в такси, но не знал, куда он отправился. Мама продолжала работать, как будто ничего не случилось. Мы слушали радио. В новостях сообщали о взрывах и покушениях, что не добавляло нам оптимизма.

Я не пришел на встречу с Сесиль в Люксембургский сад, и она позвонила. Я сказал, что заболел, но она не поверила:

— Что случилось, Мишель?

— Ничего.

— У тебя странный голос.

— Хронический бронхит.

— Я буду завтра в саду, приходи, если сможешь.

Я отправился в «Бальто», хотел рассказать все Игорю. Они с Вернером играли в шахматы. Имре сидел рядом и наблюдал. Я устроился за соседним столиком, чтобы дождаться удобного момента.

— Ну и вид у тебя, — заметил Имре.

— Что с тобой? — спросил Вернер.

— Не хочу надоедать вам своими проблемами.

— Такое впечатление, что ты собрался на похороны, — сказал Игорь.

— У тебя кто-то умер? — поинтересовался Имре.

— Не в этом дело.

— Если так, убери такое «лицо», — заключил Игорь.

— Не дави на парня, пусть поделится, ему станет легче, — предложил Вернер.

Я открыл было рот и вдруг заметил Лоньона. Инспектор появился незаметно, и никто не знал, как давно он слушает наш разговор.

— Продолжаешь вынюхивать, Братец Большие Уши? — спросил Имре.

— Не задирай его, — приказал Игорь. — Нам лучше не вести здесь серьезных разговоров.

— Вот именно, — тихим голосом подтвердил Лоньон. — Особенно по телефону. Хотя жизнь будет совсем унылой, если люди перестанут беседовать, согласны?

Он неслышной кошачьей походкой отошел к соседнему столику, за которым играли Владимир и Томаш, не заметившие, что инспектор за ними наблюдает.

— Кто-нибудь понял, что этот тип хотел сказать? — удивился Вернер.

— Думаю, да, — сказал я, глядя на массивную спину полицейского.

Вечером папа снова не позвонил, и Жюльетта очень расстроилась.

— Не стоит беспокоиться за отца, детка, он свяжется с нами, как только сможет, — успокаивала мама, но все-таки сама позвонила Морису.

Тот по-прежнему пребывал в неведении.

— Видишь, я была права, доченька, твой отец мнит себя самым умным, но вряд ли способен на большее, чем дядя Морис с его связями.

Я встретился с Сесиль у фонтана Медичи, твердо решив все ей рассказать, но она сразу достала из кармана письмо Пьера и протянула мне:

— Наконец-то он тебе ответил.

Моя милая Сесиль!

Прости, что пренебрег своими эпистолярными обязанностями и так задержался с ответом. Настроение было ни к черту. Мне понравилась вводная часть твоей работы, но я не уверен, что ты сделала верный выбор. Оказываешь услугу этой старой развалине, утверждая, что многие на него повлияли. Не отвлекайся от темы, не рассматривай коммунизм ни как вариант, ни как эволюцию сюрреализма. Лично я воспользовался бы тем, что крокодил все еще жив, и задал пару-тройку вопросов, чтобы показать его истинное лицо. С нетерпением жду продолжения.

Опрос, проведенный среди моих партнеров по белоту и джокари и некоторых сослуживцев, дал катастрофический результат. Им плевать на политику. Они считают, что демократия — последняя фантастическая придумка капиталистов, пытающихся сохранить существующий порядок. Эксплуатируемые — не лентяи и не болваны, просто их покупают. Им кидают крохи с барского стола, и они набрасываются на них, как голодные крысы. Они доверяют де Голлю как руководителю страны, особенно после того, как пошли слухи о возвращении нашего подразделения в метрополию. Этого они хотят — не революции. Сегодняшние пролетарии мечтают о скороварке, машине с прицепом и телевизоре. Разве можно делать революцию с такими людьми? Я бросил писать. Моя великая книга о счастье для всего мира умерла на высокогорном плато у Константины [128] Константина — город в Алжире, столица одноименной провинции, расположена на горном плато высотой около 640 метров над уровнем моря. . Сенжюстизм был полной лажей. Даже Сен-Жюст не осмелился стать творцом теории. Зачем пытаться доказать свою правоту, если единственная реальность сводится к проблеме выживания? Здесь начинаешь понимать, что гуманизм — вздор чистой воды. Уважение к другим ничего не дает. Их нужно давить. Это вопрос жизни и смерти. Закон эволюции. Я исписал три тетради по сто двадцать страниц, пытаясь доказать необходимость безжалостного уничтожения идиотов и врагов свободы, чтобы искоренить их вредоносное влияние. Я сочинил кучу глупостей о революции, идиотизме демократии и гнусной бесчестности права голоса, предоставляемого толпе окружающих нас дебилов. Вчера вечером, вернувшись после патрулирования, я все уничтожил. Сенжюстизм был прекрасной мечтой, но он навсегда исчез в пламени походного костра.