Владимир Файнберг - Словарь для Ники

Единственное, что утешает: «Последние будут первыми», — говорит Христос.

Мы, два старшеклассника, вышли после вечернего сеанса из кинотеатра, и пошли тротуаром под фонарями Тверской — тогда улицей Горького.

Падал декабрьский снежок. В витринах магазинов перемигивались иллюминацией наряженные ёлки. Близился новый, 1946 год. Хорошо было плыть в плотном потоке прохожих, смотреть на предпраздничное оживление, смеющихся девушек. Не хотелось расходиться по домам. — Как ты думаешь, сколько сейчас времени? — спросил я приятеля.

Часов у нас не было.

Он повертел головой и тут же шагнул к высокому, солидного вида дяде, который шествовал с дамой в каракулевой шубе и такой же шляпе.

— Скажите, пожалуйста, который час?

Тот выпустил локоть своей спутницы, любезно улыбнулся и с наслаждением ударил его прямо в лицо.

Приятель мой рухнул на тротуар.

— В чём дело? За что? — Показалось, я схожу с ума.

— Наглость! Да ты знаешь, к кому обращаешься?! — взвизгнула дама.

Они двинулись дальше.

А я помог подняться своему товарищу. Из носа его текла кровь.

Есть на–род. Род людей, сплочённых общими границами, общей судьбой, какова бы она ни была, общей культурой.

А есть вы–род–ки. Вроде того, который описан в предыдущей истории (подлинный случай!)

Сегодня выродки обозвали большую часть нашего народа, имеющего право голоса, презрительным словцом «электорат».

Зато себя не стесняются величать «элитой».

Кроме нескольких памятных вещей, Ника, я не получил ни от своих родителей, ни от более отдалённых предков никакого наследства.

Вчуже странновато слышать такие юридические термины, как «право на наследство», «налог на наследство».

И квартира и всё, что в ней есть — это итог скромных усилий, сначала моих, позже — усилий Марины.

Вообще, кажется чудом, что нашей семье удаётся обеспечить сносное существование. Прежде всего, для тебя — нашей дочки. Которая пока что не может осознать, какое богатство мы все, тем не менее, унаследовали от великих писателей, художников, композиторов прошлого…

Это богатство не исчисляется в денежных единицах. Его невозможно украсть. И невозможно растратить.

Поразительно, что всё меньше людей в нём нуждаются.

Для себя я давно постановил: не имею права портить настроение читателю.

Могу писать о сколь угодно трудных, даже трагических обстоятельствах. Без нытья.

Бывает, по слабости человеческой, срываюсь.

Профессиональных нытиков в литературе предостаточно. До революции под влиянием несчастного стихотворца Надсона кончило самоубийством множество его почитателей. Еще больше самоубийств прокатилось по Европе, когда вышел в свет роман Еете «Страдания молодого Вертера». Страданий — нужды, болезней, просто одиночества — так много вокруг, что навязывать собственное дурное настроение преступно.

Но и фальшивое бодрячесво, особенно в устах платных оптимистов вроде комментаторов футбольных матчей, отвратно.

Мало кто обратил внимание на то, что Христос во время своей земной жизни неизменно поднимал настроение окружающих.

Неизвестно, откуда оно возникает. Вдруг осознаешь, что в тебе звучит сигнал. Иногда слабый. Порой сильный.

И вот ты сам не заметил, как уже сидишь перед чистым листом бумаги. Или рассматриваешь географическую карту в предвкушении путешествия, для которого пока что нет ни повода, ни денег.

Все‑таки откуда зарождается этот призыв начать что‑то новое?

Всякое начало трудно. Прежде чем написать первую строку этой книги, я месяца четыре мучительно обдумывал форму, в которой можно было бы наиболее просто выразить сложность мира, куда входит моя дочка Ника. Словарь! Казалось бы, чего проще и естественнее…

Клубок обстоятельств, жизненного опыта, судеб, из которого едва торчит кончик ниточки…

С тех пор как несколько лет назад на даче пропала наша любимая кошечка Мурка (подозреваю, её украли), мы решили больше никогда не заводить ни кошек, ни котов.

И вот как‑то зимой одна знакомая, направляясь к нам в гости, увидела на проезжей части улицы заметавшегося рыжего кота. Выхватила чуть не из‑под колёс автомашины. Добрая душа, она притащила его к нам.

Потом ушла. А кот остался. Мы назвали его Васькой.

Он был большой и наглый. Орал и куролесил по ночам. Спихнул со стола антикварную вазу. С утра путался у меня в ногах, направляя на кухню к опустевшей кормушке.

От цветочных горшков на подоконнике пошёл омерзительный запах кошачьей мочи. А когда на теле нашей Ники появились следы укусов и мы обнаружили, что кот напустил блох, Марина в сердцах схватила Ваську и выставила его на улицу. С тех пор я этого Ваську ни разу не видел.

Блох вытравили. Запах исчез.

Но ощущение невидимого присутствия Васьки у меня сохранилось, и даже усилилось.

Все чудится, шурует где‑то на кухне. Или, как бывало, бесшумно вспрыгивает с телевизора на одёжный шкаф. Иной раз оглянешься на тахту, где он любил дрыхнуть.

Поздней осенью, когда стылый ветер гоняет по двору опавшую листву, все кажется, что в её жёлтых вихрях промелькнул бесприютный рыжий кот.

Предпочитаю быть обманутым, чем проявить недоверие.

Попадаются удивительные граждане и гражданки. Даже предложение бескорыстной помощи они воспринимают с испугом. Словно их хотят облапошить.

Столько раз они были обмануты людьми, государством, что превратились в ходячие могилы присущей им когда‑то святой детской доверчивости.

Когда осенний дождь вторые сутки вбивает в карниз окна свои тупые гвозди, а батареи отопления ещё не работают, можно, конечно, принять таблетку от головной боли, тепло одеться. А при необходимости выйти из дома нахлобучить кепку, поднять воротник пальто. Но что делать с давящим небом? Оно забыло о своей синеве. И солнце осталось лишь на рисунках моей Ники.

Однажды взбунтовался. Заставил себя выйти в холод заливаемой ливнем лоджии, сделать зарядку. Затем, чтобы не видеть промозглого пейзажа, плотно задёрнул шторы на окнах, повсюду включил свет.

После чего принялся чихать и кашлять.

Если бы я был богат, как султан Брунея, я бы каждый раз в непогоду посылал эскадрильи самолётов расчищать аэрозолями небо.

Первый раз в ночном небе Читы, второй — утром в Италии над Адриатическим морем я собственными глазами видел эти самые неопознанные летающие объекты — НЛО.