Николя Барро - Ты найдешь меня на краю света

«Вы — говорить, я — ехать» — такая установка водителя, предположительно выходца из Центрального Судана, менее осведомленному пассажиру могла бы показаться возмутительной.

— Не могли бы вы ехать чуточку быстрее, — попросил я темнокожего таксиста, надвинувшего кепку почти на глаза. — Я действительно очень спешу.

Африканец, как видно, торопиться не привык. Он пробурчал что-то на своем родном языке, однако прибавил газу.

— Ситуация чрезвычайная, — объяснил я.

Кто знает, что там на самом деле, но после своего мрачного сообщения Солей не подавала никаких вестей. Я пять раз безуспешно пытался до нее дозвониться, а потом не выдержал. Вполне возможно, она просто легла спать и отключила телефон. Но в любом случае не хотелось быть виновником ее смерти. Меня мучила совесть, а ночь добавляла ситуации драматизма.

Водитель резко затормозил перед указанным домом. Я часто навещал Солей в ее ателье, где она и жила.

Недолго думая, я набрал на кодовом замке ворот нужную комбинацию цифр, прошел через двор, усаженный низкорослыми деревцами, и застыл перед дверью квартиры. Я звонил как сумасшедший, а потом принялся барабанить кулаком.

— Солей, Солей, открой! Я знаю, что ты здесь!

И тут я вспомнил, что такое со мной уже было. Два года назад я так же стоял и колотил в эту дверь. В тот раз Солей притворилась мертвой на целую неделю. Я оборвал телефон, требуя, чтобы она немедленно мне перезвонила. Мерз у ее квартиры, а она делала вид, что никого нет дома. И все это только потому, что Солей боялась признаться, что ее картины еще не готовы. Тогда, помнится, я даже подсунул ей под дверь клочок бумаги, на котором написал огромными буквами: «Удели мне пять минут, и все будет хорошо». Внизу нарисовал человечка. Крохотного Жана Люка, умоляющего впустить его.

Спустя пару мгновений дверь медленно открылась.

Что тут скажешь? Художники — люди со странностями. В дополнение к таланту им дается ранимая душа и чрезвычайно неустойчивое чувство собственной значимости, которое нуждается в постоянном утверждении. И галеристу, изо дня в день имеющему с ними дело, не остается ничего другого, как терпеть.

Итак, дверь медленно открылась, и я услышал робкое мяуканье. Я опустил глаза. На меня смотрели два зеленых огонька. Это была Луковка, котенок Солей. До сих пор я находил это имя странным. Хотя мне скорее стоило бы удивляться, если б кошку Солей звали Фуфу или Мими. Это было бы слишком нормально.

— Луковка, — удивился я и погладил котенка по полосатой спинке. — Откуда ты?

Луковка потерлась о мою ногу, а потом исчезла за дверью террасы, которая выходила на внутренний двор, прилегающий к квартире Солей. Я последовал за ней, просунулся в проход между забором и стеной дома и уставился на стеклянную дверь спальни.

Внутри было темно, жалюзи спущены до половины. В этой квартире кровать заменял гигантский матрас, который Солей расстилала прямо на полу. Однако сейчас, как я ни вглядывался, не мог разглядеть на нем очертаний ее тела.

— Солей? — Я осторожно постучал в стекло и нажал на дверную ручку.

Дверь поддалась, словно в ответ на «Сезам, откройся!», и я удивился беспечности хозяйки дома, которая, по-видимому, и в городе чувствовала себя, будто на лоне девственной природы Вест-Индии, где прошло ее детство.

Затаив дыхание, я вслушивался в мирную тишину погруженной во мрак комнаты.

— Солей, с тобой все в порядке? — робко спросил я.

Уловив едва заметный, но навязчивый запах терпентина, корицы и ванили, я почувствовал себя вторгшимся в восточный гарем.

Я осторожно направился к матрасу, что обычно лежал у задней стены комнаты. И там я увидел Солей, которая на белой простыне походила на фигурку из бронзы. Она оказалась абсолютно голой. В пробивающемся сквозь приоткрытую дверь свете было видно, как ее грудь ритмично поднимается и опускается.

В первый момент я почувствовал облегчение. А потом застыл, очарованный нереальностью представшей моим глазам картины. Я словно спал наяву.

Очнувшись, я поймал себя на том, что предаюсь созерцанию слишком долго. Что я, собственно, сделал? Пробрался в чужую квартиру и теперь любуюсь голой Солей, которая лежит на простыне, подобно античной богине. С ней все в порядке, а я веду себя как самый обыкновенный вуайерист.

Но лишь только я собрался отступить к выходу, как некий предмет, который я задел ботинком, с грохотом покатился по полу. Это оказалась пустая винная бутылка, и ее удар о стену в тишине комнаты был подобен иерихонской трубе.

Я вздрогнул. Бронзовая фигурка пришла в движение и уставилась в мою сторону.

— Кто здесь? — сонно спросила Солей.

— Это я, Жан Люк. Только хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

По крайней мере, я сказал правду.

Глаза Солей заблестели. Она как будто ничуть не удивилась, увидев своего агента ночью возле постели. Невинная как ребенок, она села. Ее маленькие груди цвета кофе с молоком слегка подрагивали, и я был вынужден закрыть глаза руками, чтобы не смотреть на них.

Наконец, собрав волю в кулак, я взглянул ей прямо в лицо и приветливо кивнул, как главврач во время утреннего обхода.

Солей растянула свой и без того большой рот в широкой улыбке, обнажив ряд белоснежных зубов.

— Ты пришел, — прошептала она, протягивая мне руку.

— Разумеется, — ответил я, делая шаг вперед. — Я волновался, ты напугала меня своим сообщением.

Я взял Солей за руку и хотел было обнять ее, как нуждающуюся в утешении подругу, однако при виде ее обнаженных плеч понял, что в сложившейся ситуации это будет выглядеть странно. На какое-то мгновение я застыл, склонившись над ней, а потом просто пожал и отпустил ее ладонь.

— Нужно было приехать к тебе раньше, — виновато прошептал я. — Загляну завтра после обеда, и мы обо всем поговорим. Обещаю.

Солей кивнула. Ее, очевидно, тронуло, что я среди ночи сорвался с места, чтобы выяснить, все ли у нее в порядке.

— Я знала, что ты меня не подведешь, — ответила она, потом пару раз шмыгнула носом, словно принюхиваясь. — Ах, Жан Люк, столько всего было! Я в полной растерянности…

Уж кому-кому, а мне она могла бы этого не объяснять.

— Все будет хорошо, — успокоил я ее, а потом продолжил, обращаясь в том числе и к самому себе: — Ну а теперь — спать.

Солей послушно легла, кутаясь в тонкое одеяло. Я погладил ее по голове и встал.

— Спасибо, Жан Люк, ты тоже иди досыпай, — пробормотала она.

Я улыбнулся и прошмыгнул на террасу. Было двадцать минут пятого. Поскольку в ту ночь я ни на секунду не сомкнул глаз, речь шла не о том, чтобы «идти досыпать», а о том, чтобы наконец просто уснуть. И от этого меня теперь ничто не могло удержать: ни попавший в беду друг, ни землетрясение, ни даже сама Принчипесса.