Наталия Терентьева - Училка

— Почем стоит списать? Шоколадка?

Мне уже говорили учителя, что есть в школе умельцы, набирающие таким образом за день до килограмма шоколада. Потом они же и продают его за четверть цены. Стоит шоколадка в магазине сорок пять рублей — продают за десять. Стоит «сникерс» двадцать, за пять можешь купить у отличника, ему все равно семь батончиков в день не съесть. А завтра опять на работу — торговать своими знаниями. А что? «Общество грамотных потребителей». Так ведь пытаются объяснить чиновники странности нашей нынешней образовательной системы.

Катя обиженно посмотрела на меня:

— Ан-Леонидна, зачем вы так? Я никогда ничего не продаю.

— Я рада. Прости.

— Я тоже! — вскинулся Ян, которого очень обидно дразнят девочки за его девчачий вид. Мальчики при этом, как я видела, абсолютно на равных с ним толкаются, шутливо дерутся и не видят, скорей всего, в нем никакой женственности.

— А сами не могли решить? — спросила я детей, которые не разбежались, а стояли вокруг. Поодаль я увидела Кирилла, который не списывал, но был вместе с классом, маячил поблизости и теперь молча наблюдал за происходящим.

— Нет, Ан-Леонидна! — наперебой заговорили дети. — Там невыполнимое задание! Тридцать семь задач!

— А Бельская как решила?

— А у нее другие мозги! — искренне сказала Светка. — Она как компьютер все решает, с нечеловеческой скоростью.

— Ты до которого часа вчера сидела с алгеброй, нечеловек? — спросила я Катю.

— Начала в девять. Закончила в час, — засмеялась та. — Утром опоздала на географию, получила по ушам от Макарыча…

Я вспомнила, что так и не зашла «на чай» к некрасивому географу, а надо бы. Он ведь выручил меня в день, когда Громовский украл Никитоса. Да и вообще, может, что интересное мне расскажет о моих же детях, о седьмом «А», думаю, он видит их по-другому.

— А ты? — я повернулась к Яну.

— А мне Катька часть по телефону объяснила, и я спать лег.

— А вы что, смотрели «Нашествие монстров»? Или «ВКонтакте» сидели? — спросила я остальных.

— Лизка голову мыла и накручивала, — засмеялась Светка, — я рисовала, другие не знаю. А «Нашествие монстров» уже закончилось. Вы тоже смотрите, да, Ан-Леонидна?

— Ага, вот каждый вечер и смотрю. Третьеклассники мои смотрят!

Интересно, над чем же вчера Никитос так угорал? Никак спать не ложился.

— Вчера «Монстры-2» начались!

— Ясно. Интересно?

— Очень! — искренне отозвались дети и стали все сразу рассказывать сюжет и описывать монстров. Им тринадцать, некоторым уже четырнадцать. Им еще нужны сказки. Они смотрят те же фильмы, что и мои девятилетки. Я должна это учитывать.

— Кирилл! — позвала я Селиверстова. — Подойди, пожалуйста, ко мне.

Краем глаза я увидела, как не успевшие списать из-за моего «шухера» дети потихонечку стали отходить мне за спину. Перемена кончается, надо успеть… приблизиться на шаг к математической истине.

— А ты как сделал математику?

— Я? — пожал плечами Кирилл. — Я половину сделал. Половину не смог. Это невозможно сделать. Тем более там две или три задачи с ошибками. Ответ, который дан, не подходит при проверке.

— А что, есть ответы?

— Есть, конечно. Есть же решебники.

— А почему же все не пользуются?

Кирилл прищурился.

— Там шрифт мелкий. Номера часто не совпадают. Надо сидеть и разбираться. Да и вообще, есть люди, которые это сделают и… поделятся.

— А если Кати нет? Или она не даст списать.

— Иногда не дает списывать, — кивнул Кирилл. — Озвереет, сама сидит до ночи, и не дает. Тогда народ палится. Но мы не списываем, мы проверяем, Ан-Леонидна.

— Я в курсе. Хорошо придумали.

— Конечно! Списывают в туалете.

— А здесь, на диванчике, на всеобщем обозрении только «сверяют ответы»?

— Да!

— Молодцы. Мама придет на собрание?

— А что? — Кирилл напряженно посмотрел на меня.

— Да ничего. Я бы хотела наконец всех родителей увидеть, в тот раз ведь собрания не было. Мне интересно, отчего вы такие.

— Какие?

— Такие, как есть, Кирилл! — Я засмеялась и погладила мальчика по плечу. Он напрягся, но отходить не стал. — Вот такие — и ершистые, и веселые, и грустные, и честные, и не очень. Разные. Многое же от родителей. Понимаешь, когда видишь источник.

— А вы что, правда про нас хотите что-то понять?

— Правда.

— Материал собираете? Все говорят.

— Ерунду говорят, Кирилл. Я пришла в школу как раз потому, что моя письменная работа мне надоела. И я в основном не писала, а переводила.

— Я никогда в жизни раньше не видел настоящих писателей.

— А я никогда в жизни не видела настоящих героев.

Кирилл недоверчиво взглянул на меня.

— Ты спас моего сына. Если и писать, так об этом. Я расскажу и на собрании, и на педсовете, у нас будет на следующей неделе, или попрошу Розу Александровну. Я ей уже рассказала.

Кирилл покраснел.

— Я знаю. Она меня так хвалила на уроке. Как будто я… не знаю… в космос летал.

Думаю, что образ героя, какого-то ни было, у этого поколения совершенно размыт и не сформирован. Так не должно быть. Человек не просто теряется, ему плохо в отсутствии четких нравственных ориентиров. Мы так созданы. Любые — белые, черные, желтые, с глазами круглыми и узкими, носами плоскими и длинными, телами, покрытыми полувытертой шерстью или гладкой странной кожей, которую так хочется раскрашивать, разрисовывать… Разные, мы нуждаемся в определенных указателях — это плохо, это хорошо. Они должны быть ясные, понятные, они определяют поведение. Без них человек слепнет, неверно воспринимает происходящее, не понимает других и себя. Один из таких ориентиров — это образ героя, человека, совершающего крайние, невозможные и прекрасные поступки. Он был и есть в любой мифологии. Он есть и в сегодняшней мифологии, простой, однозначный «крепкий орешек», офицер или бывший офицер, борющийся со злом в одиночку. Но в школе мы не говорим об этих фильмах. В школе мы говорим о Достоевском и Толстом. И правильно делаем. Но о героях тоже нужно говорить.

Я тогда в автобусе была сама слишком растеряна. А ведь нужно как-то так перед классом этот случай представить, чтобы дети стали уважать Кирилла. И чтобы, главное, он сам понял смысл своего поступка. Роза молодец. У меня ведь были уже уроки в их классе, но я не нашла слов, не знала, как сказать. А Роза, которая не присутствовала при том происшествии, просто похвалила мальчика при всех. Роза — очевидно хороший педагог. Почему только мне нужно это себе самой доказывать? У меня в голове иной идеальный образ хорошего педагога? Спокойной, уравновешенной, скромно одетой Татьяны Евгеньевны, моей учительницы по литературе, которую никогда не доводили наши евреи из немецкой спецшколы? А наши евреи никого не доводили. Ни спокойных, ни нервных учителей. Теперь, годы спустя, они ругаются, что в школе был террор и военный коммунизм. А тогда были как шелковые, и пять русских учеников, включая меня, лишь на четверть Данилевич (на дедушку Борю), вели себя так же.