Марк Леви - Сильнее страха

Кнопф ждал Сьюзи на скамейке Вашингтон-сквер, читая газету. Она села рядом с ним.

— Ну и вид у тебя, — проговорил Кнопф, складывая газету.

— Я в растерянности, Арнольд.

— Раз ты обращаешься ко мне по имени, значит, дело серьезное.

— Надо было вас послушаться и не ехать на этот остров. Я выстрелила в человека и теперь должна буду с этим жить.

— Ты убила журналиста?

— Нет, того, кто пытался его утопить.

— Тогда это самооборона.

— Когда перед тобой продырявленный затылок твоей жертвы, от этого как-то не легче.

— Ошибаешься. Если бы затылок принадлежал тебе, то это очень многое бы меняло, как для меня, так и для тебя. Как вы поступили с телом?

— Утопили в озере.

— Разумно.

— Ну, не знаю… Лучше было послушаться Эндрю и вызвать полицию. Но я ведь никого не слушаюсь!

— Я уже потерял счет времени, которое у меня уходит на то, чтобы тебя защитить. Тебя и других людей. Не буду напоминать о подвигах твоей бунтарской юности. Было бы прискорбно, если бы на трупе нашли твои отпечатки, даже в случае самообороны.

— Увы, боюсь, без отпечатков не обошлось.

— Ты же сказала, что убитый лежит на дне?

— Этот — да. Но есть еще один: мы пришли к одному студенту в школе Джульярд и нашли его мертвым.

— Ты заляпала его комнату своими отпечатками?

— Лестничные перила, дверную ручку, его самого, стул, стол… Только на этот раз мы вызвали полицию. Завтра меня ждут в участке.

— Кто ведет расследование?

Сьюзи отдала ему визитную карточку инспектора.

— Посмотрю, что можно сделать, — сказал Кнопф. — Я позвоню. Только если это будет возможно: ты что, потеряла телефон?

— Нет, он сел.

— Так заряди, черт возьми! Как мне тебя защищать, если я не знаю, где ты находишься? Я тебя предупреждал, Сьюзи: эти поиски — крайне опасное дело.

— Вот только не надо нотаций! Вы будете довольны: я решила свернуть поиски. Продолжать их у меня больше нет сил.

Кнопф похлопал ее по руке.

— Несколько дней назад я бы очень обрадовался, услышав от тебя эти слова.

— Теперь это вас не радует?

— Боюсь, уже поздно. Я должен кое-что тебе рассказать, Сьюзи, но только ты дай слово, что никому не расскажешь, во всяком случае, сейчас. Я надеялся, что этих откровений удастся избежать, но положение вынуждает раскрыть карты. Похищенные твоей бабкой документы содержали кое-что не в пример более важное, чем американские позиции во Вьетнаме. Этот слух имел целью всего лишь усыпить противника. Лилиан была активисткой группы, выступавшей против ядерного оружия. Инцидент в кубинском заливе Кочинос только укрепил ее в ее намерениях. Она выкрала из кабинета мужа документы с позициями наших оборонительных ядерных установок и, что еще хуже, ракет большой дальности, тайно развернутых в Европе, на границах Восточного блока. Их существование мы всегда отрицали. Они по-прежнему там, в пусковых шахтах в лесной чаще. Россия нам больше не враг, однако, по мнению некоторых наших высоких чинов, признание в том, что эти установки есть, приведет к катастрофическим последствиям во внешней политике. В нашей стране с национальной безопасностью не шутят.

— Скажите им, что мы все бросаем, и точка!

— Если бы все было так просто! Я даже не знаю, какая организация на вас охотится: ЦРУ, АНБ, Пентагон? Увы, мои знакомые — такие же старики, как я, отставники весьма солидного возраста.

Сьюзи начертила носком туфли круг в пыли.

— Как бы вы поступили на моем месте? — спросила она, пряча от Кнопфа глаза.

— Когда у машины, несущейся прямо на стену, отказывают тормоза, выход один — прибавить ходу. Разрушить преграду, вместо того чтобы разбиться. Какими бы благоразумными ни были твои нынешние намерения, они тебе не поверят. Единственное, что может их образумить, — найти эти документы и передать их мне. С их помощью я бы попробовал выторговать у них твою неприкосновенность. Как ты понимаешь, очень важно ничего не говорить твоему другу-репортеру: у вас разные интересы.

— А если им этого покажется мало? — задумчиво пробормотала Сьюзи.

— Если они упрутся, то мы поменяем стратегию. Используем твоего журналиста, он опубликует документы, после чего бояться будет уже нечего: они тебя не достанут.

— Почему не сделать этого сразу?

— Потому что это навсегда превратит твою бабушку в изменницу. Я бы предпочел до этого не доводить. Но если придется выбирать между дипломатическим инцидентом, даже серьезным, и твоей жизнью, то я не буду долго раздумывать.

Сьюзи повернулась к Кнопфу и впервые за весь разговор посмотрела ему прямо в глаза.

— Значит, она действительно была виновата?

— Это как посмотреть. Виновата — в глазах тех, кто нами управлял. Но спустя пятнадцать лет мир поумнел, и мы подписали договор о разоружении. С 1993 года сотни наших славных Б-52 ржавеют под солнцем Аризоны, хотя, конечно, их сняли с вооружения только для вида: ведь им на смену пришли ракеты…

— Почему вы не рассказали мне всего этого раньше, Кнопф?

— Разве ты стала бы меня слушать? Я пытался, но ты боготворила бабку. Матильда не была нормальной матерью, вот ты и превратила Лилиан в образец для подражания. Или ты думаешь, мне следовало еще глубже загнать нож в нежное детское сердечко?

Сьюзи окинула взглядом парк. Зима лишила его красок. Немногочисленные гуляющие шагали торопливо, пряча руки в карманы, а головы — в воротники.

— Я рисковала жизнью в горах, из-за меня погибли три человека, одному из которых было от силы двадцать, — и все ради того, чтобы доказать ее невиновность, а теперь вы предлагаете мне безумствовать дальше — ведь вы сами называете это безумием! — чтобы предъявить доказательства ее вины… Какая ирония судьбы!

— Боюсь, как бы ваша семейная сага не оказалась еще более увлекательной! Где твой приятель-журналист?

— Отчитывается перед своей главной редакторшей.

— Знаю, это не мое дело, но между вами что-то было?

— Это и вправду не ваше дело. Вы, так хорошо знавший Лилиан, слыхали когда-нибудь о месте, куда она иногда водила Матильду тайком от мужа?

Кнопф почесал подбородок.

— У твоей бабки был целый вагон секретов. Ты же была на озере и получила тому доказательство.

— С кем ей изменил мой дед?

— Видишь, ты всегда за нее вступаешься! Лучше вернемся к твоему предпоследнему вопросу: мне приходит в голову всего одно местечко. Лилиан была страстной любительницей джаза, тогда как ее муж не признавал ничего, кроме оперы и кое-какой симфонической классики. Джаз был для него всего лишь варварской какофонией. Когда твоя бабушка садилась за пианино, он заставлял ее закрывать все двери и играть как можно тише. Эдвард каждый месяц ездил по делам в Вашингтон, и Лилиан пользовалась этим, чтобы утолять свою страсть в знаменитом джазовом клубе на Манхэттене, кажется, он назывался «Вэнгард». Правда, не припомню, чтобы она брала туда твою мать. А почему ты об этом спрашиваешь?