Марк Леви - Сильнее страха

— А мы воткнули свой на Луне, но ее собственниками от этого не стали, — возразила Сьюзи.

— Далековато, а главное, там еще на найдена нефть. Сколько войн мы затевали ради контроля за нефтяным вентилем, сколько людей расстались ради этого с жизнью… Но меня в этом послании твоей героической бабки больше всего пугает другое: из него следует, что эти люди уже приступили к осуществлению своего проекта.

— Какого проекта?

— «Сначала пойдут трещины, остальное доделает природа»… Ударить по паковым льдам из глубины, чтобы ускорить его таяние!

— Как?

— Пока не знаю. Но если посмотреть, с какой скоростью они сокращаются из года в год, то закрадывается мысль, что этот сценарий — не вымысел. Так или иначе, у меня такое впечатление, что по нему уже вовсю играется пьеса.

— Ты хочешь сказать, что наше правительство сознательно способствует таянию арктических льдов, чтобы заняться в Арктике нефтедобычей?

— Что-то в этом роде. Можешь себе представить, что произойдет, если мы найдем реальные доказательства того, о чем говорится на этом листочке? Сомневаюсь, что все ограничится простым внешнеполитическим инцидентом. Под вопросом окажется сама возможность доверять США на мировой арене. Представь реакцию экологических движений, неформалов, стран, которым глобальное потепление причиняет огромный ущерб. Не говоря уж о наших союзниках в Европе, у которых тоже есть претензии на арктические богатства. Нет, «Снегурочка» — настоящая пороховая бочка, и мы с тобой на ней восседаем!

— А еще это самый лучший сюжет во всей твоей журналистской карьере!

— Если мы выживем, и у меня будет возможность об этом написать.

Пока Эндрю и Сьюзи перечитывали текст, таким сложным способом переданный им Лилиан Уокер, камеры наблюдения передавали их изображение на экраны в службе безопасности. Программы распознавания, задействованные после 11–09–2001, уже передавали их приметы.

Человек в темном костюме стоял опершись на подоконник и любовался городом, растянувшимся до самой оконечности острова, где его обнимал океан. Глядя на скользящее по Гудзону судно, Элиас Литтлфилд подумал, что, будь у него семья, он бы никогда не стал проводить с ней время в таком плавучем многоквартирном доме. Путешествовать целым стадом — это ужасно вульгарно.

Он убрал очки в жилетный карман и прищелкнул языком. Потом с суровым, рассерженным видом повернулся к людям, сидевшим за столом для совещаний:

— Я полагал, что особенность этой структуры-умение предвосхищать, а не пытаться смягчить последствия. Не найдется ли у кого-нибудь из вас немного свободного времени, чтобы немедленно доставить нам этот документ?

— Было бы ошибкой задержать их прямо сейчас, — возразил Кнопф с нажимом.

Литтлфилд подошел к столу и налил себе полный стакан воды. Сосущий звук, с которым он пил, вызвал у Кнопфа приступ отвращения.

— Ваши пташки двое суток порхали невесть где, — сказал он. — Я не допущу, чтобы это повторилось.

— Это вы провели столь блестящую операцию на острове Кларкс?

Литтлфилд смотрел на своих сотрудников добродушно, с видом заговорщика. Пусть каждый знает, что все они — сплоченная команда под его чутким руководством.

— Нет, мы ни при чем.

Литтлфилд снова отвернулся к окну. Эмпайр-стейт-билдинг был освещен зелеными и красными прожекторами: приближалось Рождество. Элиас Литтлфилд подумал, что непременно постарается побыстрее покончить с этим делом, отправить его в архив — и в Колорадо, кататься на лыжах!

— Неужели вам приходится соперничать с другими агентствами? — не унимался Кнопф. — Иногда у меня возникает вопрос, что вы защищаете — страну или собственную карьеру?

— А вдруг это русские, или канадцы, или даже норвежцы, которые стараются нас опередить?

— Нет, им бы хватило ума сначала завладеть уликами, а уж потом действовать.

— Оставьте свой снисходительный тон, Кнопф. Вы годами уверяли нас, что улик не существует. Мы побеспокоили вас, хотя вы в отставке, только из-за того, что вы в курсе этой истории. Но чем дальше, тем больше я сомневаюсь, что от вас будет прок. Напоминаю, ваша роль здесь вспомогательная: вы наблюдатель, поэтому держите свои соображения при себе.

Кнопф отодвинул кресло, взял с вешалки пальто и вышел за дверь.

Поезд метро с лязгом остановился, двери открылись. Эндрю и Сьюзи нырнули в головной вагон и плюхнулись на ближайшую свободную скамейку.

— Через час после нашего ухода полицейских попросили покинуть комнату Колмана.

— Кто попросил?

— Агенты АНБ. Похоже, этим делом будет заниматься национальная безопасность.

— Откуда ты знаешь?

— Попросил одного знакомого об услуге. Недавно он позвонил и сообщил об этом.

— Я думала, что нам нельзя включать свои телефоны.

— Для того мы и сели в метро — чтобы исчезнуть с их экранов. Выйдем на конечной в Бруклине.

— Нет, на Кристофер-стрит. У меня тоже есть новости.

Свет прожекторов на строительстве Башни Свободы сливался в темноте в сплошное зарево. Моросящий дождь проникал до костей. На Седьмой авеню можно было оглохнуть от гудков и от визга покрышек по мокрому асфальту.

Сьюзи толкнула дверь дома 178 и сбежала по крутой лестнице в полуподвал, в зал клуба «Виллидж Вэнгард». Было еще рано, и трио Стива Уилсона играло всего для двоих посетителей бара, одного изрядно хватившего типа в отдельном кабинете и еще одного, читавшего сообщения на своем телефоне и лишь иногда от него отрывавшегося. Лоррейн, вдова легендарного основателя клуба Макса Гордона, наблюдала за залом со своего хозяйского места: так она проводила шесть дней в неделю сорок два года подряд.

Кто только не выступал в ее клубе: Телониус Монк, Майлз Дэвис, Хэнк Мобли, Билл Эванс… Для этих музыкантов со всей Америки она была просто Лоррейн, музой этой Мекки джаза. Только Ширли Хорн называла ее «сержантом», но использовать это прозвище никто, кроме нее, не осмеливался.

Сьюзи и Эндрю устроились поодаль от сцены. Лоррейн Гордон подошла к ним и подсела, не спрашивая разрешения.

— Вернулся? Где ты пропадал?

— Ты и здесь завсегдатай? — спросила Сьюзи.

— У него здесь индивидуальная поилка, — заявила хозяйка, не глядя на нее.

— Пришлось отлучиться, — ответил Эндрю.

— Тебе случалось выглядеть и хуже, хотя мое освещение всем льстит. Куда ты дел свою жену?

Не получив ответа на этот вопрос, она спросила, что он будет пить.

— Ничего, — ответила за него Сьюзи. — Он не хочет.

Лоррейн оценила ее дерзость, но воздержалась от комментария. Она не любила женщин, которых про себя окрестила «смазливыми», подозревая их в том, что они добиваются своих целей низменными способами. Ее предубеждение можно было понять: если музыкант терял мастерство или начинал играть пьяным, причиной неизменно были страдания из-за смазливой девчонки.