Олег Зоберн - Шырь

— И зачем мы сюда пришли? — спросила деваха.

— Погоди-ка…

Близ берега Коля разгреб ногами снег, освободив пятачок гладкого черного льда.

Еще малость поразмыслил, глядя на поодаль стоящую деваху. Размахнулся, с плеча хряпнул по льду колуном — в лицо брызги, мелкое крошево. До воды не достал, а под снегом — длинно и глухо хрустнуло.

— Смотри не провались, — остерегла деваха.

Опять ударил: всплеск, и колун чуть было не выскользнул из рук в дыру.

Чтобы расширить отверстие, Коля края обколупал; черная, вязкая от хлада вода струится в проруби.

Отбросил колун. Хотелось быстрее закончить. Нерешительно потоптался и, укорив себя за промедление, деловито молвил:

— Иди сюда.

— Зачем?

— Ты молодая, тебе жить. Быстро все сделаем, и, считай, очистишься. И заново… — Коля, нервничая, сам подошел к девахе, достал веревку. — Снимай одежду. Привяжу тебя, держать буду, чтоб под лед не утянуло. Окунешься, ныне вода целебна: праздник же, Крещение.

Деваха отступила на шаг, но Коля взял ее за руку и потянул к проруби.

— Пусти! — Она хотела вырваться и упала. — Отцепись!

— Чего орать-то? А?! — Коля ухватил деваху за воротник, поволок по снегу. — Уймись, глупая, для тебя же… Не веришь?

Она билась, кричала. Коле неприятно было видеть деваху такой очумелой. Навалился, стащил с нее пальто и свитер, объясняя:

— Крещенская вода непроста. Тут дно чистое, ни стекла, ни топляка, по грудь будет. Да не голоси ты! — Стукнул деваху легонько, для острастки. Та умолкла, но вдруг больно укусила его за запястье и высвободилась…

— Ну и беги! Беги, малодушная! — Коля одышал ладони, замерзшие от возни на снегу, и, стоя у студеного пятна проруби, подумал с досадой: «Не поверила деваха… Э-эх, не смогла».

Укушенная рука ноет. Лес на том берегу непрогляден, а речка — серая снеговая дорога — будто подсвечена изнутри. Коля собрал девахины вещи, взвалил на плечо колун и пошел к дому.

Она заперлась в комнате.

— Открой, — взывал Коля. — Ну открой, слышь?

Деваха не отвечала, плакала.

Усталый, он прилег на кухонный диван. Под гуд мушиный потекла мглистая накипь пережитого, сны потекли, по-обычному морочные; в печи прогорело, и дом отпускал тепло в трубу, понеже запамятовал Коля прикрыть заслонку.

Однажды я залип в московском метро на зеленой ветке и, доехав до конечной станции, услышал:

— Олежа, при выходе из поезда называй вещи своими именами.

А через несколько секунд еще один голос, ближе ко мне, добавил:

— Эй, парень, приехали, «Речной вокзал»!

После этого случая мне захотелось попробовать залипнуть на других ветках и послушать, что будет. И я стал постигать науку залипания в метро. Ее основные правила таковы:

— залипать надо ближе к полуночи, когда в вагоне меньше людей и соответственно посторонних шумов;

— залипать надо за две-три станции до конечной, не позже, тогда успеваешь отключиться как следует;

— залипать надо в одиночестве.

Есть ветки метро, подходящие для залипания, есть — не очень. Например, на конечных станциях желтой и серой веток голоса сквозь сон почти всегда были маленькими откровениями, а на обоих концах салатовой — меня обычно поджидали лишь устойчивые словосочетания и разные неприятности.

Имеет значение, в какой позе ты залип. Следует залипать сидя, и тогда работники метрополитена будят тебя вежливо, если же залип, лежа на сиденье, то — плохо, работники могут проявить грубость. Если сидя и с открытым ртом — тоже неправильно, можно получить пощечину. А если залип, лежа на полу, с открытым ртом, да еще в луже собственной блевотины, то неучтивая побудка тебе обеспечена. В общем, лучше не расслабляться окончательно.

Вот несколько памятных залипаний, положенных на схему линий московского метро, то есть на разноцветные ветки.

Голос наверху красной ветки:

— Олежа, если сослагательное наклонение не применимо к истории, то применимо ли оно к повседневной жизни, к реальности?

Голос внизу голубой ветки:

— При выходе в предопределенность, Олежа, ты должен работать над собой.

Голос наверху малиновой ветки:

— Олежа, ты опять ходил во сне в носках, но без ботинок.

Еще один голос наверху малиновой ветки:

— В самых лучших своих проявлениях человек залипает одноразово, как презерватив.

Еще один голос наверху малиновой ветки:

— Олежа, при выходе…

Ой, что-то я действительно залип на малиновой ветке. Надо переключаться на другие.

Итак, голос внизу зеленой ветки:

— Пассажир, произноси осмысленные звуки, но помни: человек рожден не для того, чтобы вскрикивать «ой» после каждой фрикции.

Голос внизу красной ветки:

— Мама, не бойся, я ослеп.

Голос наверху желтой ветки:

— В такие дни сквозь наши игольные уши идут целые караваны верблюдов, но куда, куда они идут?

Голос наверху серой ветки:

— Они идут обратно.

Со временем я научился вступать с вагонными голосами в диалог.

Голос внизу желтой ветки:

— Олежа, люди жрут не от неизмеримости глубины счастья.

Я:

— Надо также уточнить, что люди жрут спонтанно, но настойчиво.

Голос что-то ответил, и я долго беседовал с ним, уже не помню о чем, но помню, что было поздно, поезда в центр не ходили, денег на такси у меня не хватило, пешком идти домой было далеко, и я дожидался открытия метро, дремля на какой-то скамейке возле станции «Битцевский парк».

Женский голос внизу серой ветки:

— Олежа, при входе на детскую площадку не забудь погулять с малышом хотя бы до половины пятого.

Как-то раз я залип внизу салатовой ветки — из чувства протеста, потому что на ней никогда не слышалось ничего вразумительного, и слова складывались в чепуху, не имеющую отношения к моим проблемам.

Но тогда — одна проблема вдруг оказалась озвучена:

— Олежа, это станция «Зябликово». Не забывай: на твоем лице не стигматы, а побочные явления. Нельзя есть столько мускатных орехов…

Я хотел возразить, что эта сыпь на коже — просто от нехватки света, что мне нужно больше бывать на солнце, — но не успел.

Кто-то проорал мне прямо в ухо:

— Вставай, пидарас!

Я хотел ответить, что я не пидарас, а, возможно, чей-то брат и отец, только не помню чей. Я с трудом открыл глаза и увидел, что передо мной стоит пророк Моисей в сияющих одеждах.

Я вытер пену с губ и спросил его:

— Моисей, а каково важнейшее из качеств Господа?

— Он всегда может залипнуть сразу везде, — ответил Моисей. — А теперь, Олежа, встань и иди, пора тебе покинуть московскую подземку…

С тех пор я стал залипать в самых разных ситуациях: за несколько секунд до оргазма и на гражданской панихиде, перед дождем и после дождя, перед зеркалом и на презентациях книг неизвестных современных поэтов, на расстоянии полета стрелы и наобум, навскидку, напрочь, по образу и подобию.