Ксения Велембовская - Дама с биографией

— Что у нас везде за бардак! — шепотом возмутилась Люся, покрепче прижавшись к Косте, при всем его внешнем хладнокровии телесно всегда горячему, как протопленная печка. Было холодно. — Почему нужно так мучить усталых людей? Некоторые вон с маленькими детьми.

— Не нервничай, скоро рассосется.

Наконец она протянула паспорт тетке-пограничнице в будке за стеклом. Вместо ответного «добрый вечер» та пронзила ее насквозь взглядом кадровой сотрудницы ОГПУ, как будто перед ней не туристка с недельной визой, а узница Лубянки, жена врага народа. То есть жизнь идет, а для этих ничего не меняется: по-прежнему кругом враги. Итальянские тетки в аэропорту тоже не отличались особой приветливостью, но синьо-ры-то, по крайней мере, подозревали российских гражданок в желании окопаться на их прекрасной родине, совратив с этой целью верных итальянских мужей, сыновей и братьев, а тут-то что? Так почему бы, вернув паспорт, не улыбнуться: «С возвращением»?

— Спасибо большое, — вежливо поблагодарила Люся. Не стала выступать — выскажешься сгоряча, так они, чего доброго, занесут тебя в свой гэпэушный компьютер и в следующий раз вообще не выпустят. С них станется.

Пока Костя ждал багаж возле лениво ползущего пустого транспортера, она отошла в сторонку, чтобы сделать два звонка.

— Алло… Ростислав?.. — Редкий случай, зять был трезв как стеклышко. От сердца малость отлегло. — Мы с Нонной Юрьевной только что прилетели. Еще даже не успели получить багаж. Передай, пожалуйста, Нюше, что рейс задержали на три часа, уже поздно, поэтому я переночую у Нонны и приеду на дачу завтра… днем. Не забудешь?.. Тогда все. Спасибо, до свидания.

Нонкино тягучее «да-а-а-а…» в трубке, наоборот, не оставляло сомнений в том, что Заболоцкая нынче сильно подшофе.

— Привет, дорогая, это я. Сообщаю: мы с тобой прилетели. Поняла?

— Какие люди! И куда это ты, друг мой Люська, провалилась? У меня тут для тебя новость — зашибись! Двигай ко мне, прямо сейчас! Информация обалденная, клянусь!

— Нет-нет, что ты!.. А о чем вкратце новость? — без особого любопытства спросила Люся, больше чем уверенная, что Нонкина «зашибенная» новость — всего лишь повод заманить к себе, чтобы потрепаться и хряпнуть вдвоем на сон грядущий. Заметив, что Костя уже отловил чемоданы, она даже не стала слушать, что там орет, через слово повторяя «обалдеешь!», пьяненькая Заболоцкая. — Извини, Нонк, мне пора, созвонимся.

Утро выдалось изумительное. На языке всю дорогу вертелась песенка «Листья желтые над городом кружатся…» и разные поэтические строчки, длинные и короткие. Костя подхватывал знакомое, из школьной программы, вроде «в багрец и золото одетые леса», или покачивал в такт головой.

— «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора…» Ой, а дальше я забыла! Стыд, позор! Ведь это одно из моих самых любимых стихотворений Тютчева. Памяти нет совсем! — кокетливо засмеялась Люся, заранее зная, каким будет ответ. И не ошиблась.

— Жаловаться на память тебе еще рановато. — Костя оторвал взгляд от узкого шоссе, петляющего по желто-зеленому лесу, наполненному утренним туманом и холодным солнцем, и, левой рукой придерживая руль, правой обнял и ласково потрепал по плечу. — Ты сегодня очень-очень хорошенькая и очень-очень молодая!

— Осторожно, впереди машина! — перепугалась она, заметив вылетевший из-за поворота черный джип. Не джип — танк! — Вообще давай-ка, Котик-братик, помедленнее. Кругом красота сумасшедшая, а мы с тобой мчимся, ничего не замечая. Смотри, какая роскошь!

За высоковольтной линией, широкой просекой разделявшей лес, показалась золотая березовая роща, застывшая в прозрачно-голубом, хрустальном воздухе.

— Ура, вспомнила!.. «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора. Весь день стоит как бы хрустальный и лучезарны вечера » !

— Что я говорил! — обрадовался Костя так, как будто сам вспомнил недостающую строчку, и снова подарил взгляд, исполненный нежности и восхищения. Подбадривал перед предстоящей встречей.

Подбадривал он напрасно. Вовсе она не волновалась. Потому что выглядела сегодня супер-пупер. Утром, взглянув в зеркало, даже удивилась: надо же, какая куколка! Стоило на неделю отрешиться от житейских забот, отдохнуть, слегка загореть, почувствовать себя желанной, обласканной, и вот уже лицо приобрело наивно-ангельское, по-детски глуповатое выражение, а глаза заголубели, заблестели, как у молодушки. Соответственно возрасту в зеркале она сегодня и оделась: джинсы, белый свитер и сверху дутая серебристая безрукавка, — предусмотрительно уложенные в чемодан в расчете на прохладную погоду. Не какое-нибудь там вязаное, бесформенное тряпье, лишь бы согреться, а очень даже стильные вещички. Но без выпендрежа, дабы не травмировать двух учительниц на пенсии. Как ни крути, визит к ним следовало расценивать как смотрины.

За горизонт она предпочитала не заглядывать — неблагодарное это занятие, постоянно одергивала себя: не строй далеко идущих планов, сегодня хорошо, и ладушки, — но произвести благоприятное впечатление на Костиных мать и тетку посчитала своим долгом. Ради Кости. За утренней яичницей он очень смешно изображал, как старушки, которые страшно переживают из-за его неустроенной жизни, всячески пытаются организовать ему большое личное счастье. Каждый раз, когда он приезжает, они начинают расхваливать то засидевшуюся в девках племянницу каких-то Корвин-Павловских: «Вера, безусловно, не писаная красавица и не очень молода, зато она замечательно готовит! Пальчики оближешь!» — то «совсем чуть-чуть хроменькую, но удивительно добрую, интеллигентную женщину», соцработника из собеса.

Хотя Костя ничуть не раздражался из-за предлагаемых ему кандидатур не первой свежести, напротив, похихикивал, рассказывая о происках старушек, за него стало как-то даже обидно. С чего это старушенции взяли, что он не в состоянии найти себе достойную пару? Или на них так подействовала его эпопея с Викторией? Вот бабушки меж собой и решили, что у Костеньки а) имеется какой-нибудь тайный мужской изъян и б) что он совершеннейший бесхарактерный тюфяк. С изъяном у учительниц ошибочка вышла, зря они вздыхали да охали, ворочаясь в бессоннице с боку на бок. Что же касается характера, то на любой характер всегда может найтись еще более сильный.

Березки в светлой роще лишь издали выглядели по-картинному статичными: ветер резвился в их кронах, и они теряли листья. Листья кружились над шоссе, налипали на лобовое стекло. Костя включил дворники.

— Романтично, но небезопасно. Дорога здесь петляет и сырая от росы.

— Пока мы с тобой отсутствовали, в Москве наверняка были сильные заморозки. Иначе листья не облетали бы так стремительно… Вот приеду, а там все мои цветочки померзли, — с грустным вздохом посетовала Люся, вспомнив, каким роскошно красно-желто-лиловым был еще недавно каширинский сад. — Мне всегда больно видеть умирающие цветы. Помню, в детстве выйду утром из дома, увижу, что бархотки в палисаднике почернели, а настурции будто стеклянные, и плачу до самой школы. Не люблю я ни осень, ни зиму. Тем более за городом. Холодно, скучно и никуда особенно не выберешься. Электрички сплошь и рядом отменяют, а на машине, сам знаешь, можно намертво застрять в пробке.