Ксения Велембовская - Дама с биографией

— И правильно подумала. В кои-то веки! — усмехнулась Олимпиада Кирилловна.

На сей раз Маргоша не обиделась, наоборот, пошла на сестру в атаку. Их жаркий спор, вероятно, бесконечный, а сейчас лишь вспыхнувший с новой силой, позволил Люсе под шумок сжать Костино колено и постучать ногтем по часам: пора! Он согласно моргнул: «Скоро поедем», — и приложил палец к губам. Очевидно, его забавляла перепалка между старушками, и он ждал, кто выйдет победительницей. Люсе же и эта Светочка, и ее женатый мужик уже порядком надоели. Время близилось к обеду. Ухайдаканная за неделю каширинским семейством Нюша наверняка уже сердилась на нее: «Да где ж это Люсинка-то пропала, черти ее раздери!» — а Лялька и подавно.

Но делать нечего, пришлось взять еще одно яблочко из вазы.

— Ты не знаешь подробностей его семейной жизни, Липа, а я знаю! — торжествующе заявила Марго, побеждавшая в поединке. — Его жена, да будет тебе известно, публичный человек и очень дорожит своим реноме. Опять не веришь? Хорошо, сейчас я скажу тебе ее фамилию! — Она шустренько подскочила, отыскала в ящике за печкой среди газет и журналов на растопку «Семь дней» и начала быстро-быстро листать. — Как же назывался этот сериал? То ли «Прошла любовь», то ли «Пришла любовь»… Тьфу ты господи! Где же это?.. А, вот! «Здравствуй, любовь». В ролях: Ольга Каширина… Это она!

Яблоко выпало из Люсиных рук и покатилось по полу…

Очнулась она от резкого запаха нашатыря. На диване в незнакомом доме. Из тумана выплыли три лица, тоже показавшиеся сначала совсем незнакомыми: озадаченное Костино, опрокинутое, белое лицо его матери и радостное Маргошино:

— По-моему, наша Люсенька просто беременна!

От такого заявления Люся моментально пришла в себя и даже нашла в себе силы усмехнуться:

— Ну, это вряд ли.

— Говори, говори! — обрадовался Костя, отпустил ее запястье и пощекотал пятку.

— Ай, перестань! — отдернула она ногу. — Извините, если я вас напугала. Со мной такое бывает… вернее, бывало.

— Отлично! Речь не нарушена, пульс слабоват, но это не страшно. Руки, ноги, голова в порядке, реакции абсолютно нормальные, значит, не инсульт. Мам, принеси-ка Люсечке чаю.

— Нет-нет, я не хочу, спасибо! — категорически отказалась Люся и, несмотря на хор возражений, поднялась с дивана. — Отвези меня домой.

«Какое счастье, что я не посвятила Костю в свои семейные тайны!» — подумала она, надевая заботливо поданную безрукавку. Но, почувствовав, как к горлу подступают слезы, а ноги опять будто ватные, тут же засомневалась в правильности такого непосвящения. Сейчас, в минуту слабости душевной и телесной, ей как никогда требовались совет и поддержка сильного, трезвомыслящего мужчины. А для чего же еще тогда нужны мужчины?

На улице она отдышалась, свежий воздух прочистил мозги, и желание немедленно поплакаться Косте в жилетку показалось неимоверной глупостью, о которой впоследствии придется сильно пожалеть. Сегодня ее семейные тайны обросли таким слоем грязи, что и самой-то было тошно. Что же тогда подумал бы Костя, чистая душа?

— Замерзшие по твоей милости дачницы, по-моему, чересчур перестарались с печкой. Такое впечатление, что я угорела, — прокомментировала она свой обморок, садясь в машину.

Шлагбаум на переезде опустился прямо у них перед носом, но эта вынужденная отсрочка Люсю только обрадовала. Что делать-то? Как поступить? Что сказать? И кому? Ляле? Язык не повернется преподнести ей эту убийственную новость. Поговорить с Зинаидой? Бесполезно. Курица ни за что не поверит, что ее любимый сынок зачастил на станцию вовсе не для того, чтобы стоять со свечкой в храме, а чтобы кувыркаться в ближайшем лесу — где же еще? — с продавщицей из хозяйственного магазина… Какой же идиот! Святоша хренов! И как не побоялся? Ведь если девчонка беременна, выходит, он переспал с ней, когда этой Светочке не было еще и восемнадцати, а это статья. Что если ее папаша прочухается после запоя и прямиком в милицию? Доказать факт совращения будет несложно. Ужас! Бедная Лялька!

Прикинув и так, и этак, Люся поняла, что гораздо больше, чем за дочь — как-нибудь переживет! — надо волноваться за мать. Матери с ее высоченным давлением категорически противопоказан скандал, который разразится, когда Лялька узнает о похождениях своего муженька. Ух, как взбесится известная актриса! Зинаида в ответ забьется в истерике. Услышав крик и вой, Нюша не останется в стороне, и дело может закончиться неотложкой…

— Боюсь, это надолго. — Костя выключил зажигание и уже в который раз, взяв ее за запястье, начал считать пульс.

— Хватит! — вырвала она руку, но, спохватившись, что ведет себя истерично, снова протянула руку, сопроводив царственный жест лукавым прищуром. — Просто мне не нравится, что ты знаешь о том, что творится у меня внутри.

— Успокойся, я не все время об этом думаю, — в той же шутливой манере ответил он и замер, прислушиваясь к ударам ее сердца. — Ничего, жить будешь и, надеюсь, долго и счастливо. Если в очередной раз не уморишь себя голодом. Завязывай ты, Люсечка, с диетами, очень прошу тебя. Голодать можно только под наблюдением врача.

— А разве я не под наблюдением? Мне кажется, я уже три месяца нахожусь под пристальным наблюдением самого лучшего врача на свете.

Костя потянулся с поцелуем, но тут раздались нетерпеливые гудки машин, выстроившихся сзади длинной вереницей: шлагбаум открылся.

Когда до каширинской дачи оставалось каких-нибудь десять минут езды, Люся снова запаниковала: что же теперь будет? От паники внутри затряслись руки и колени, а совладать с собой уже не получалось. Всё, «батарейки» сели окончательно.

— Люсечка, ты замерзла?

— Да, что-то зябко. Перемена климата, должно быть.

— Ты определенно заболеваешь. Поэтому, как хочешь, но сегодня я доставлю тебя прямо к дому, — заявил он строгим голосом лечащего врача и вдруг усмехнулся: — Здоровье дороже конспирации.

Похоже, у него имелись собственные соображения насчет того, почему Люсечка предпочитает прощаться с ним на поляне, а не у дачной калитки, но сейчас было не до расшифровки его соображений. От своих-то тронешься!

— Хорошо. Что-то у меня, правда, нет сил волочить чемодан по кочкам. И потом, осенью остерегаться особенно некого — почти все соседи давно отчалили в Москву, — все-таки добавила она, настаивая на своей версии о сплетниках-соседях.

Затормозив по ее указке у сплошных, непроницаемых ни с улицы, ни с участка каширинских ворот, Костя, человек удивительно деликатный, быстро вышел из машины, достал из багажника «чемоданище», поставил его на колеса, предупредительно вытянул ручку и, на секунду ласково пощекотав бородой щеку, шепнул: «Пока!»

И надо же — в эту самую секунду с соседнего участка вырулил Кузьмич. С двумя банками финской краски, болтавшимися на руле старого черного велосипеда.