Ксения Велембовская - Дама с биографией

— Бедная ты моя девочка! — само собой, пожалела ее Люся, хотя сильно сомневалась, что эта тетка с Украины была такой уж сволочной. Лялька с ее паршивым, неуживчивым характером кого хочешь достанет до печенок. Однако читать нравоучения дочери Люся пока еще побаивалась, подливать масла в огонь ее баталий с домработницей Марка тем более не собиралась, поэтому предпочла повернуть разговор в русло хи-хи — ха-ха:

— Слушай-ка, Ляль, а хохлушка ваша красивая? Небось, черноглазая? Может, Марк не желает расставаться с этой гарной дивчиной, потому что подживает с ней потихоньку?

— Фу, мать, как пошло! — Брезгливое фырканье перешло в очень довольный смех. — Ха-ха-ха!.. Ну, ты скажешь!.. Хотя кто его знает? Я уже ничему не удивлюсь. Связался же Каширин с малограмотной деревенской девкой… Да, кстати, я недавно слышала краем уха, что у Каширина кто-то родился. Но это не самая интересная новость! Вот ты его защищала, уверяла, что он несчастненький, слабохарактерный, что он влюбился, а эта скотина, да будет тебе известно, и не думает жениться на своей лохушке! И ребенок ему по барабану. Наш святоша, мамочка, уходит в монастырь!

— Да ты что! — изумилась Люся, но, прикинув, решила, что монастырь не самый глупый вариант из всех возможных. — А знаешь, может, и правильно. Какой из него, из обгорелого, сейчас муж для молодой девки? И с психикой у Ростислава наверняка не все в порядке. Не может он не переживать, что угробил Зинаиду. Ничего, отсидится за монастырскими стенами, окончательно завяжет с пьянкой, придет в себя и вернется. Не бросит он ребенка, нет!

Черт ее дернул высказаться! Чуть ухо не лопнуло от Лялькиного возмущения: та снова принялась орать, что Каширин — скотина, неблагодарная тварь, эгоист, ханжа, что никакой ребенок ему сто лет не нужен, ему бы только тунеядствовать, поэтому он и подался в монастырь, и вообще, из монастыря обратно не возвращаются!

— Успокойся, пожалуйста, — еле вставила Люся. — Насчет ханжи ты, безусловно, права, его поведение не очень-то согласовалось с христианскими заповедями. Но сейчас подобные отступления уже стали нормой. Посмотришь — все вокруг с крестами, а ни совести, ни чести, по большому счету, ни у кого нет. За редким исключением. И с походами в монастырь — то же ханжество. Не успеешь прочесть в прессе, что такая-то или такой-то из вашей актерской братии навсегда оставил мирскую суету и удалился в обитель, а года не пройдет, как она — или он — снова мелькает в дешевом «мыле» или в рекламных роликах.

— И что ты этим хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что Ростислав такой же, как многие. Только другим все как-то сходит с рук, а ему — нет. Поэтому давай не будем лишний раз пинать его. Лежачего не бьют.

— А я и не бью! Ты прекрасно знаешь, что я ничего от него не потребовала при разводе! Ничего! Лишь бы его никогда не видеть! Ничего мне от него не надо! Обойдусь, заработаю… — Несчастная Лялька затихла и вдруг, чего уж никак нельзя было ожидать, прошептала со слезами: — Мам, скажи, за что мне все это?

Растерявшись от такого вопроса, Люся не сразу нашлась, что ответить, боясь неосторожным словом отпугнуть свою невероятно скрытную дочь, первый раз признавшуюся ей в тайных сомнениях по поводу собственной безгрешности.

— Ох, Ляль, разве несчастья обрушиваются на людей обязательно за что-то? Если бы это было так, то белый свет населяла бы исключительно порядочная публика. Но, увы, кругом полным-полно всяких сволочей, которым почему-то не воздается по заслугам. Короче, не бери в голову. Просто жизнь, Лялечка, — штука сложная, — улыбнулась она в трубку и все-таки не удержалась, добавила, но очень-очень осторожно, философски: — Другое дело, что каждое тяжелое событие — это повод, чтобы кое-что переосмыслить, может быть, и в себе…

— Лично мне переосмысливать нечего! Пусть Каширин переосмысливает! — резко перебила ее Лялька, по-видимому, уже пожалев о внезапно прорвавшейся искренности. — И хватит об этом! Я, собственно, звоню, чтобы сказать тебе следующее. Марк на днях собирается в Москву с очередной своей картиной. Он позвонит тебе и поделится нашими творческими планами, к реализации которых он, видите ли, не может приступить без согласования с тобой.

— Батюшки! С чего бы это?

— Не спрашивай меня ни о чем! Боюсь сглазить. Пожалуйста, встреться с ним, сделай милость.

— Сделаю.

— Не слышу энтузиазма, — плутовато хихикнула Лялька. — А напрасно. По-моему, Марк по-прежнему неровно к тебе дышит. И, по-моему, настала пора вас наконец-то поженить. По крайней мере, тогда у меня появится шанс избавиться от нашей Марии-Магдалины. Правда, мать, давай! Сыграем свадебку на Невском, в самом крутом кабаке. Погуляем! Ты — вся в белом… тебе ужасно пойдет длинное серебристое платье с голой спиной и горжеткой из белого песца. А жених у нас будет в черном фраке…

— Нет, жених у нас тоже будет в белом. Я тут видела вашу фотографию в журнале. Про тебя я уж не говорю: ты, как всегда, неотразима, но и Марк, замечу тебе, просто обалдеть до чего хорош в белом смокинге! — хохотнула Люся, по правде сказать, уже из последних сил: глаза слипались, и такая отчаянная напала зевота, что скулы сводило. — Ладно, Лялечка, хватит шутки шутить. Ложись, выспись как следует. Чтобы завтра опять выглядеть лучше всех.

Куда там! Развеселившись, та продолжала выдумывать что-то смешное, забавное, нелепое — свадебное. Чувствовалось, что девочке безумно одиноко в чужом городе, в чужом доме, где и потрепаться-то толком не с кем. Но, с другой стороны, это же был ее собственный выбор, никто не неволил ее уезжать из дома.

Перебравшись, как сомнамбула, со стула на кровать, Люся сладко, не таясь, зевнула разок-другой, да так и осталась с открытым ртом, услышав в трубке, снова приложенной к уху:

— И последний вопрос. Если я сниму большую, удобную квартиру в центре Питера, ты переедешь ко мне?

— Ой, я даже как-то не знаю… — пролепетала Люся, огорошенная неожиданным предложением, грозившим порушить все планы, связанные с Костей. Однако и малейшего сомнения в ее голосе оказалось достаточно, чтобы гордая девочка Ляля моментально пошла на попятную:

— Впрочем, еще неизвестно, удастся ли мне раскрутиться и будут ли у меня деньги на приличную квартиру, — лениво-равнодушным тоном проговорила она и поспешила распрощаться: — Пока-пока! До связи.

Давненько она не бывала в здешних краях!.. Так давно, что, прогулявшись легкой походкой от Маяковки в сторону Белорусской, по беспамятству свернула не в тот переулок. В результате заплутала и вскоре обнаружила, что не только за Яузой, но и в двух шагах от центра столицы преобладает все тот же удручающий пейзаж: во дворах — груды ледяного снега с вкраплениями из отходов жизнедеятельности бездомных кошек и собак, где пониже — моря разливанные и густая темная жижа под ногами и под колесами.