Эльжбета Латенайте - Апсихе (сборник)

Однако именование и осмысление, оценка и интерпретация — в конце концов, в равной степени вопрос личных импульсивных влечений. Как и сама аутентичность, как и ее противоположность — несвежий перенос. Как и те два образа жизни: привычка и что осталось. Все это — вопрос личных импульсивных влечений.

Аппетит всегда больше, чем количество еды вокруг. Просто человек всегда адекватен потенциалу. Тому, что и есть его собственный голод.

Кажется, для людей всего важнее всегда было создавать эмоциональные и интеллектуальные партитуры своих собственных переживаний или переживаний своих близких. Вызывать ощущения, которые неподвластны каждодневной, обыденной причинности. А какой-то гипотетический путь к совершенству значил достижение мастерства в благородной манипуляции. Лаконичной, ясной, убедительной манипуляции. Воздействие которой обогащает и освобождает.

Задайте человеку вопрос. Чем больше добавочных дополнений, уточнений ему понадобится, тем больше он страшится неизвестности. Вообще акт разговора, искусства скорее должен вызывать растерянность, а не обступать колоннами торчащих тем. Хотя именно колонны (как можно более массивные, как можно более решительно утверждающие свою нерушимость) тем, порожденных матками ртов и рушащих разговор, непонятно почему считаются признаком светлой головы.

Утешением для талантливых всегда была одна мыслишка: «Смелость признать(ся) в своей силе умножает ее», а для неталантливых: «Как бы мне хотелось пропасть в райских кущах».

Псевдо, квази, мета. Как-то пусто все, если человек не закончен. А законченным он будет только тогда, когда будет знать, что его нет.

Сначала в течение долгого времени предавали гласности множество видов самого тайного недоверия и растерянности из-за всеми любимого развлечения, когда граждане все вместе плещутся в широкой, растрескавшейся, вязкой реке со сдутыми мышцами, иначе называемой «единством душ». Потом те же самые граждане заболели ревматизмом души, который сломил детскую независимость их восприятия от перспективности и мистической так называемой «дороги вперед». Они обменялись носками и начали «делиться опытом», «писать» истории, приказы, проповеди.

Только вопрос: кто именно обнародовал упомянутое недоверие, недоверие к регалиям слова «недоверие»? Недоверие к всеобщему способу познания смыслов или их игре — «истине». Кто еще, кроме меня, до мозга костей на дух-дух-дух не выносит человека? Кто еще с самого начала хочет и может раздать любую интеллектуальную, художественную или чувственную сыгранность, разлить по множеству разных бутылочек каждый отдельный вкус, привкус, послевкусье, невкус, надвкус, перевкус и завкус? Ведь в каждой части разделенного целого — по крупице, а может быть, по галактике тайн, информации о том, как эта сыгранность началась и как она началась до начала. Как она подействовала и действует на произведения и собрания произведений. Чем она отличается, врезается и остается на ладонях, переносящих ее из раньше в позже.

И самое главное: чем эта сыгранность, любая и с кем угодно, будет полезна тому, у кого слишком много игрушек для того, чтобы играть в игры. Разных игрушек, в великом множестве, каждая из которых — только незаконченная частица, или часть, или целое отдельной игры. Зарождается сыгранность между игрушками, самую игривую (а может, наименее игривую) из которых неизвестно кто поднимает с земли, выбрав из того множества отдельных игрушек, не складывающихся ни в какое-какое название игры. Игрушек, каждая из которых — это игра с самим интересом к игре, когда игрушка — избыток-недостаток-избыток новой игры — ложится на игрушку, как куча до кучи. Так куча до кучи складывается в башню, длиной во всю траекторию всех полетов всех самолетов, тогда куча только дополняет кучу, так что пропадает и смысл кучи, и удивительная значимость.

И становится понятно, что вся неизвестно где найденная вертикаль всеми любимой игры, ее смысл как будто куда-то пропал, потому что между нижней и самой верхней кучей нет никакой разницы, так как и одна и другая — всего лишь куча до кучи . И то, что каждая из них — будто сустав, стало основным и единственным способом существования, упраздняющим значение их местоположения или ориентации в пространстве. Ни у нижней, ни у самой верхней кучи нет никакой узнаваемо дифференцирующей ценности. Качественная ценность и узнаваемость — вновь совсем разные способы сыграть предыдущее предложение, которое, разыгрывается ли оно тем или иным способом или не разыгрывается, все равно остается и останется таким же — неизвестно каким. «Абсурд», когда не только фонетически, но и как-нибудь интуитивно определишь его смысл, — прекрасное слово и авторитетный друг. Но у него мерзкая мать, и даже не одна, а много, перепутанных друг с другом. Они совсем непохожи, но у них одно имя — все они иерархии. Иерархия — это страна, откуда приходят лучшие умы той растрескавшейся реки со сдутыми мышцами — реки единства душ и дороги вперед. И хоть абсолютное большинство тех, кого называют лучшими, были и есть мужчины, на самом деле они всего лишь люди. А сама природа их природы — женщина. И, полюбив природу, заговорили мужчины, пытаясь схватить грубыми и ловкими пальцами и возвысить то, что с самого рождения или до него само себя зашило в тело и душу — природу.

Очевидно: грандиозная и невероятно очевидная особенность Земли — человека нет. Никогда не было. Ни следа, ни капли, ни чувствочки. Ни одного человеческого желания. Ни одного начального человека, ни одного срединного и ни одного оканчивающегося человека. Нет человека. Человека на Земле нет.

В этом разделе не может быть написано больше четырех предложений. Четыре — именно столько, чтобы все поместилось, и будет сказано то, что надо. Это — уже третье. Забылось, что предполагалось сказать.

Единственная дорога вперед — пожалуй, не единственная из всех возможных дорог, но единственная из тех, что выложены укаменелостью или другими похожими предчувствуемыми неощутимостями — противиться или просто улыбнуться прямо в глаза тому, что человечно, что люди думали о людях, постоянно и без устали исходя из одной и той же убийственной предпосылки. Такой убийственной, что ее почти смело, не боясь ошибиться, можно назвать просто палачом человечества. Предпосылки, что мы мыслим о людях, которые есть .

Правда, странно, что именно эта предпосылка непонятно почему считается бесспорной и единственной, безальтернативной из-за воображаемой, будто само собой разумеющейся и понятной фундаментальности. Предпосылки, совершенно не нуждающейся в доказательствах и вопросах. Именно эта «человеческая предпосылка» и есть очаг для человека и источник для всего, чего в человеке нет и что не было завершено и не сделано до конца. Так и не завершено ни одним из открытий, ни одним из достижений или заявлений, ни одним выводом или формулой. Так и не завершено ни искусством, ни наукой, ни культурой, ни моно-, ни политеизмом. Это наталкивает на мысль, сопровождаемую невольной легкой улыбки: в сущности, нет никакой разницы, назовем ли мы суть человека, все пространство его всеобщих и тайных медицинских, философских, литературных и художественных контекстов неистощимым и плодородным или конечным и иссохшим от собственной засухи. Нет разницы, назовем ли мы мышление о человеке плодородной и плодотворной мумией или изношенной осыпавшейся бесконечностью. Потому что ровно настолько же спорна (обманчиво или нет) плодотворность и напрасность человека.