Маргарита Хемлин - Про Иону

Она долго разговаривала с кем-то в трубке и по завершении разговора отвечала на немой вопрос всегда одинаково:

— У них сейчас все места заняты. На полгода вперед. Потом позвоним.

Аарон Симонович не сдавался:

— С кем ты говорила? С Савиком?

Разобрать вполне, что и кому говорилось, он тоже не мог, потому что слабо слышал.

— Конечно, с Шустером, — привычно отвечала Лиза (а до этого так же отвечала: с Киселевым, с Сорокиной). — Он сказал, что, как только место появится, сам перезвонит. Я дала свой мобильник, а то ты ничего не расслышишь.

Аарон Симонович на время успокаивался.

Каждую пятницу Аарон Симонович включал телевизор и смотрел «Свободу слова». Улавливая тему, возмущался: «Средневековье! Батареи не работают. Нужно потребовать». Или: «Что делается в Чечне? Кто это заварил? У нас чеченцы всю жизнь дороги строили — и хорошо. Почему им подряд не дают?»

Вообще политикой Аарон Симонович интересовался мало. Больше наблюдал за архитектурой и мостостроительством.

— Я с самим Патоном работал! Киев без моста Патона не Киев! — В Москве Аарону Симоновичу ничего выдающегося построить не довелось, и потому московские мосты не учитывались.

Однажды, еще учась во втором классе, Лиза чуть не сорвала занятия в школе: по предварительному сговору все ученики, сидящие в классе, затопали ногами в такт, надеясь, что стены здания задрожат и занятия прекратятся. До полного разрушения школы дети доводить дело не собирались.

Так в голове Лизы уложились рассказы прапрадеда об опасностях совпадения резонансов.

Резонанс Аарон Симонович считал ключевым явлением. И любое происшествие оценивалось по шкале в два деления: «Хороший резонанс», «Плохой резонанс».

Выступлением на «Свободе слова» Аарон Симонович надеялся вызвать грандиозный мировой резонанс.

О сути никому не рассказывал, а только понукал Лизу:

— Ты меня на любую тему устрой, я там свой вопрос сам проведу.

Умирал Аарон Симонович тяжело. Зато дома. Внуки с невестками (детей Аарон Симонович пережил) находились при нем — кто когда мог.

Старик капризничал, просил сельтерской, мороженого кружочком, мацу.

Лиза горевала больше всех.

После очередного ухудшения, когда внук Аарона Симоновича справлялся у специально обученных людей насчет погребения, Лиза зашла в комнату прадеда и прошептала ему на ухо:

— Савик звонил. Завтра передача, тебя ждут. Будешь говорить что захочешь.

Ей показалось, что Аарон Симонович приоткрыл глаза. Она даже отшатнулась от неожиданности.

— Дедушка, ты меня слышишь?' Ты понял?

— Слы… По…

В ту же ночь Аарон Симонович умер.

На его письменном столе обнаружилась папка, какими он пользовался, должно быть, еще работая в Укрмостпроекте.

Под исчерченными, сложенными кальками и листами миллиметровой бумаги, тоже изрисованными, лежали справки о реабилитации «за отсутствием состава преступления»: старшего брата и жены старшего брата Аарона Симоновича, старшего сына и жены старшего сына Аарона Симоновича, датированные 54-м и 62-м годами. Вырезки из газет: про безродных космополитов, про убийц в белых халатах, про «долой псевдонимы», про оттепель, про выставку в Манеже, про излишества в архитектуре, про физиков и лириков.

Была и тетрадочка — школьная, в клетку, где содержалось следующее:

«Практика реабилитации получила в Советском Союзе большой размах. Наше правительство не побоялось признаться в допущенных ошибках в период с 37-го по 52-й год, — зачеркнуто другими чернилами и поверху толсто написано: — в период с 1917 по 1953 год. Все невинно пострадавшие получили справку о реабилитации или могут ее получить. В случае их смерти такую справку могут получить родственники.

Сегодня, когда в нашей стране победила гласность, хочется призвать и весь мир к исправлению допущенных им ошибок в разных отраслях деятельности.

Так, в первую очередь призываю провести массовую реабилитацию евреев как нации — без срока давности в любом направлении, вплоть до двух тысячелетий, согласно историческому подходу. И выдать каждому еврею справку о реабилитации — по месту жительства в любой точке земного шара».

Почерк четкий, «чертежный». Писалось давно, еще до того, как Аарон Симонович ослеп.

Потом следовали записи крайне невнятные, много зачеркивалось, дополнялось то карандашом, то красным шариком, то черным, то зеленым. Чем дальше — тем непроходимее.

Жаль, что Аарон Симонович не использовал толстый лист с прорезями, «держащими строку», — для слепых. У Николая Островского было такое приспособление, когда он работал над романом «Как закалялась сталь».

В 1975 году пенсионеры Александр Семенович и Клара Захаровна собирались уезжать в Израиль.

Несколько лет назад уехал их сын, с огромным трудом. Помогли протесты западной общественности.

Александр Семенович и Клара Захаровна уезжали по статье «воссоединение семьи».

Сын — по телефону — велел никаких контейнеров не отправлять, взять самое необходимое и налегке проследовать к нему через Вену.

Все время сборов и оформления стариков сопровождали товарищи сына — отказники, знавшие, что и как. Однако на вопрос Александра Семеновича, можно ли брать с собой военные ордена и медали, ответить затруднились.

Александр Семенович требовал немедленной ясности и потому с отказниками-опекунами вскорости переругался, распорядившись, чтоб в их с Кларой Захаровной дела не лезли.

Клара Захаровна звонила по очереди каждому из обиженных мужем, извинялась, просила не оставлять ее и мужа без присмотра.

Недели за три до вылета Александру Семеновичу позвонили с фабрики, где он проработал с 1930-го по 1972-й (с перерывом на войну), и сообщили, что в связи с тридцатилетием Великой Победы ему как ветерану производства и войны выделили путевку в подмосковный дом отдыха. Заезд через два дня сроком на четырнадцать суток.

Александр Семенович растерялся и не сказал, что путевка ему ни к чему, что он едет на Красное и Мертвое моря, причем на всю оставшуюся жизнь, а не на четырнадцать дней.

Поблагодарил, удивился про себя, что на фабрике не извещены об его отъезде, и решил воспользоваться путевкой:

— Я за всю свою трудовую жизнь, кроме зарплаты, у государства ничего не взял. А как оно мне нервы трепало, ты, Клара, знаешь. Так что я из принципа поеду отдохну. Что нам собираться? Успеется.

Клара Захаровна никогда с мужем не спорила и даже обрадовалась, что в последние перед отъездом дни его не будет дома — очень уж он шумный. А если при каком-нибудь документальном затыке обнаружится надобность в его непосредственном участии, так дом отдыха в часе езды на электричке.

Надо сказать, что Александр Семенович был инвалид войны — ему оторвало левую ногу, вернее, половину — от колена, и он носил протез. И, хотя по законодательству имел право не работать, так, с протезом, и трудился на родной фабрике «Красная этажерка», как он ее называл.