Алексей Слаповский - Вспять: Хроника перевернувшегося времени

Это он и собирался объяснить прокурору города Оптову Виктору Александровичу, цветущему полноватому мужчине — замечено, кстати, что многие прокуроры склонны к полноте, тут, возможно, что-то профессиональное, какой-то прокурорский гормон. Но суть не в этом. Оптов и Столпцов состояли в давних дружелюбных отношениях, кое в чем друг другу содействовали, поэтому Виктор Александрович был уверен, что Столпцов заехал по-приятельски обсудить сложившуюся ситуацию с переворотом времени.

У него ведь, как и у всех, началась на работе полная неразбериха: заведенные дела исчезали, владелец подпольного игорного притона, арестованный по его прокурорской санкции три дня назад, нагло разгуливал на свободе, ухмыляясь при встрече и уже не предлагая жалобным голосом решить дело, как он выражался, «на благо всеобщей пользы», перспективная история с избиением племянником майора Чикина какой-то девушки на дискотеке, позволявшая Оптову наконец-то приструнить зарвавшегося начальника городского УВД, превратилась в пыль: на текущий момент дискотека ушла в прошлое, то есть в будущее, избитая девушка оказалась нетронутой, а племянника в городе не было: он приехал к дяде в среду, во вторник исчез, а до этого год не появлялся — значит, и не появится. И как тут быть?

Но, оказывается. Игорь Анатольевич явился не обменяться мнениями о происходящем, а с конкретным делом. Наскоро и деловито поздоровавшись, он сказал:

— Надеюсь, Виктор Александрович, вы не позволите оставить без последствий убийство моего сына?

Обычно они звали друг друга по именам. Обращение по имени-отчеству означало, что Столпцов настроен серьезно. И Оптов ответил тоже серьезно, с полным уважением к вопросу:

— Можете не сомневаться, Игорь Анатольевич, убийца получил бы по полной программе, но есть процедурные трудности.

— Какие?

— Для признания совершения преступления необходимо, чтобы налицо были результаты преступления. К примеру: ограбили банк на миллион. Преступление. Начинаем расследовать. И тут миллион опять появляется. Расследовать нечего. Понимаете?

— Я-то понимаю. Витя, а вот ты, мне кажется, еще не уразумел, — перешел Столпцов на обычный дружеский тон.

И, хоть была в его словах язвительность. Оптову сразу же стало легче: свойская грубоватость лучше официальной вежливости.

— Тогда объясни.

— Объясняю. На примере хотя бы твоего же миллиона. Да, он, допустим, вернулся, но тот, кто ограбил банк, все равно остается грабителем?

Оптов подумал и согласился:

— В общем-то да.

— Так и в нашем случае. Толя, слава богу, ожил, но убийство — было?

Оптов опять подумал и опять согласился:

— Было.

— А тот, кто его совершил, убийца или нет?

И опять задумался Оптов, и опять вынужден был согласиться:

— В общем-то, да.

— Не в общем-то, а просто да! — поправил его Столпцов. — Тогда почему его отпустили?

— Насколько я знаю, не отпустили, он под подпиской о невыезде. Которой, правда, у него, наверно, уже нет.

— Почему?

— Потому что если она была выдана во вторник, то сегодня, в понедельник, ее уже нет.

— Поэтому я и говорю: никаких подписок! В следственный его изолятор до суда!

Оптов пригладил пухлой ладонью вспотевший складчатый затылок:

— Не спеши, Игорь, давай разберемся. Во-первых, это не мое прямое дело: сажать. Я могу выдать санкцию. И выдам, допустим. И его запрут в СИЗО. Сегодня же. Но завтра он автоматически будет на свободе. Вот ведь в чем колбаса. Игорь, у меня от этого голова уже пухнет! При всем желании мы не сможем осудить этого, как его?

— Микенов Илья. У меня, кстати, технологом работает. Хотя я его уволю — за прогулы.

— Не уволишь. Напишешь приказ, а завтра он исчезнет. С судом то же самое: это ведь не за один день решается, надо собрать свидетельские показания, всякие документы: медицинское освидетельствование, то-сё. Мы будем собирать, а оно все будет улетучиваться. И даже, предположим, как-то довели все-таки до суда. Объявили приговор. Сколько хочешь?

— Лет десять, не меньше.

— Реально. С Мутищевой, судьей, у меня отношения хорошие. Впаяет десятку и даже не чихнет. Но что дальше?

— Тюрьма.

— А как он там будет сидеть? Утром привезут, а ночью он окажется там, где был соответствующего предыдущего числа! И что, каждое утро его опять брать и в тюрьму везти, чтобы он ночью выскочил на свободу? Мне и так коллеги сообщают: в местах заключения буза идет: кто неделю или месяц назад сел, радуются: им скоро обратно выходить. А кто большие срока тянул — по фене, они, наоборот, в трансе: надеялись звонком откинуться в скором времени, а теперь им придется ровно столько сидеть, сколько уже отсидели. Бунтовать даже начали, товарищ мне из Барнаула письмо прислал по Интернету. Им грозят карцером и новыми сроками, а они орут: «Шалишь, начальничек, завтра не будет у нас ни срока, ни карцера!» Конвойных и контролеров начали заточками подкалывать.

— Черт знает что! И как же с ними?

— Да легко. Весь надзирательский состав просто уходит с зоны. Бунтуйте, бегите, что хотите делайте, завтра все равно к нам на кичман попадете. А вот жрачки можем вам и не дать, ее день в день готовят, а не заранее! Ночь ваша, суки, зато день наш! Ну, зэки сразу с понтов соскочили, перестали шебуршиться.

Игорь Анатольевич после этого рассказа задумался.

Оптов понял его настроение правильно: достал из встроенного в шкаф холодильника бутылку.

— Четвертый день ее пью. А утром опять появляется. Потому что месяц назад поставлена. Значит, месяц и буду ею пользоваться. Чудеса!

Разговор продолжился уже в русле спокойном, рассудительном.

— Но ты пойми. Витя, — говорил Столпцов, — в любом случае что-то надо сделать. Ты говоришь — утром сядет, ночью исчезнет? Пусть. А мы его опять берем — и опять сажаем. Не в тюрьму, а в СИЗО, тут, у нас, чтобы наглядно. Иначе, если все обойдется безнаказанно, ты представляешь, что может начаться?

Оптов представлял: он смотрел по телевизору и Интернету, что творится в мире. И даже, как выяснилось, кое-что придумал.

— Тюрьмы, суды, это все не годится. Игорек. Пусть мы будем обходиться без документов, научимся держать все в голове, а голова у нас, в отличие от всего остального, останется, мы память, к счастью, не теряем. Жили же люди вообще без бумаги когда-то, все устно решалось. Но этого мало. Нужны такие наказания, которые действуют здесь и сейчас.

— Например? — заинтересовался Столпцов.

— Пороть. Или пытать. В данных условиях это даже действеннее смертной казни. Казнь — это что? Повесить, расстрелять, посадить на электрический стул. Минута — готово дело, отмучился. А вот если какого-нибудь негодяя выпороть, да с утра пораньше, у него до вечера болеть будет!

— Гениально! — оценил Столпцов.