Элизабет Страут - Эми и Исабель

Он осмотрел царапину на двери и тоже сел в машину спиной к двери, устроив локоть на рулевом колесе. Другой рукой он провел по внутренней стороне ее руки и улыбнулся, когда заметил, что Эми покрылась гусиной кожей.

— Ты дрожишь, — сказал он, — а ведь жарко.

Он ей почти разонравился. Она закрыла глаза, вздрагивая. Приборная доска в молочном свете казалась пыльной. Собственная кожа казалась Эми липкой и скользкой.

— Эми, — сказал он, — ты ведь знаешь, что всегда будешь любима?

Она взглянула на него. Сегодня она молчала слишком долго, но его глаза, добрые и печальные, заставили ее сказать:

— О боже, это звучит как прощание.

Он прижал к себе ее голову, шепча:

— Нет, нет, нет! — и, гладя ее волосы, добавил: — Мы что-нибудь придумаем, малышка Эми Гудроу.

Она потянулась к нему, готовая снова целоваться, но, казалось, в его намерения поцелуи не входили, он хотел просто смотреть на нее. Так что она села, стыдливо уставившись на свои ладони, лежащие на коленях.

— Эми, — попросил он тихо, — сними блузку.

Она встрепенулась, посмотрев на него изумленно. Он наблюдал за ней через полуопущенные веки. Она медленно расстегивала пуговицы, плоские и сияющие, одна из них сверкнула на тусклом солнце.

Эми наклонилась, снимая помятую блузку: сначала одна рука, потом другая, две сосновые иголки еще торчали в легкой ткани. Он взял блузку и вытащил иголки, а потом аккуратно свернул ее, прежде чем положить на заднее сиденье. Она сидела перед ним в лифчике из «Сирса» — простом белом лифчике с крохотной аппликацией-маргариткой между острых чашек.

Пот выступил у нее на лице, и когда он посмотрел на нее, она обтерла рот ладонью и отвела взгляд.

— Сними это тоже, — сказал он совсем тихо, низким, рокочущим голосом.

Она вспыхнула, ей стало еще жарче в разжаренной солнцем машине. Даже веки у нее вспотели, а глаза будто вспухли. Она поколебалась, но потом наклонилась и расстегнула лифчик, кончики пальцев были ледяными. Потом протянула лифчик ему. Не отрывая от нее глаз, он бросил его на заднее сиденье.

Она посмотрела на переключатель скоростей, разделяющий их, уходящий в темноту углубления под кожаным чехлом. Он, наверно, все еще смотрел на нее. И она, не отрывая взгляда от переключателя скоростей, потянулась было рукой ко рту, но потом передумала и крепко сжала губы. Она наклонила голову, чтобы волосы упали на лицо, и увидела на округлостях грудей бледно-розовые соски, так же мучительно явленные на свет, как нечто новорожденное, струйка пота бежала по животу за поясок ее бледно-лиловой юбки.

— Ты такая хорошенькая, — сказал мистер Робертсон светски, но нежно. — Правда, Эми, ты просто красавица.

И это успокоило ее. Проблеск улыбки пробежал по ее лицу, и она посмотрела на него, но он уже смотрел совсем на другое.

— Ты можешь кое-что сделать для меня? — тихо спросил он.

Она ничего не ответила, не понимая, что он имеет в виду. Ну, к примеру, может ли она приподнять грудь рукой и показать ему? Она покраснела и улыбнулась, опустив глаза в смущении, но сделала то, что он попросил. Он так наслаждался зрелищем, что она была готова на все. Сдвинуть груди обеими руками, прижав их друг к дружке, и потом, тряхнув головой, скрыть их волосами, чтобы любопытные соски выглядывали из-под волос.

Он попросил ее сплюнуть на пальцы, а потом коснуться ими сосков. Она удивилась, но сделала и это.

Он попросил ее повернуться то одним боком, то другим. Попросил ее поднять руку и придержать волосы сверху, наклонить голову. Чем больше он на нее смотрел, тем больше ей это нравилось. Она удивлялась, почему он раньше не делал с ней всего этого.

Подняв руку, Эми уловила запах собственного пота, смешанного с сиреневым ароматом дезодоранта. Нос ее зачесался, и, почесав его, она вдохнула запах своей руки.

— Потрогай их снова, — приказал он, и она повиновалась.

После этого он опустил спинку ее сиденья, уложив ее. Груди распластались, стекли к рукам. В машине было очень жарко.

— Закрой глаза, — сказал он.

Сквозь окно проник слабый, неожиданный порыв ветра, и глаза ее распахнулись.

— Ты волнуешься? — нежно спросил он. — Я не обижу тебя.

Она покачала головой.

— Не надо бояться.

— Я не боюсь, но глаза сами открываются.

— Ладно, подними юбку, лапочка, до пояса.

Ей стало стыдно снова, и, чуть улыбаясь и краснея, она послушно подтянула юбку, пока та не обвила талию, обнажив ее белые хлопковые трусики, купленные в «Картере», и пробивающиеся из-под них волоски на лобке.

— Я не заставляю тебя снимать трусики, — сказал он, — понимаешь?

Она кивнула, глядя на него, губы ее раскрылись. Она была поражена тоном его хриплого, нежного голоса, тем, что он сказал слово «трусики». Мышцы его лица расслабились, он смотрел на ее лобок.

— Давай помедлим чуть-чуть, — сказал он, — просто насладимся теплым летним днем.

Капля пота стекла по его щеке, исчезнув в бороде, другая скатилась следом.

— Лежи, — сказал он, — постарайся закрыть глаза, наслаждайся летним днем.

Он улыбнулся ей, прижавшись затылком к дверце машины, и сам закрыл глаза. И она закрыла глаза.

— Очень красивая девушка.

Она услышала, как нежно он это сказал, и улыбнулась, не открывая глаз.

И тогда он обхватил губами ее грудь и стал ее сосать. Эми открыла глаза и, потрясенная, смотрела, как его бархатные губы втягивают сосок сначала медленно, а потом все более исступленно, так что через несколько секунд он не просто посасывал ее отвердевший сосок, но уже покусывал, прижимал зубами. Она слабо вскрикнула, но потом застонала, будто заплакала, она не могла остановиться. Не то стоны, не то всхлипы — странный умоляющий крик, и чем больше она молила, тем быстрее он сосал ее сосок, воронкообразная полость внизу ее живота кружилась, затягивала, каждый поцелуй в сосок причинял такую боль в промежности, что она зашевелила бедрами. Она выгнулась всем телом, и ее мольба заполнила пространство вокруг.

И тогда он остановился и сел. Лоб его горел, щеки под бородой побагровели. Он сорвал очки и гневно бросил их на приборную доску.

Она решила, что он рассердился, но он сказал:

— Боже, ты удивительная.

И она закрыла глаза, внизу еще болело, рот пересох от прерывистых всхлипов.

— Сними трусики, — прошептал он, — спусти их до колен.

Она колебалась.

— Снимай, — приказал он.

И она сняла, ее соски были измяты и неподатливы в этом жарком воздухе, юбка все еще задрана до пояса.

— Они мокрые, — пробормотала она, мучительно покраснев, готовая расплакаться от стыда.

— Так и должно быть, влага должна изливаться из тебя, — сказал он нежно, снова добрый, и прижался к ней не для того, чтобы коснуться ее, но чтобы потрогать влагу на ее трусиках. — Потому что ты потрясающая, мечта каждого мужчины, ты — вожделеющая девочка, — говорил он, бегая пальцами по перепонке на трусиках, трогая липкую жидкость, и вдруг, к ее изумлению, засунул эти пальцы ей в рот, так что она ощутила свой собственный странно соленый вкус. — Ты просто охуительна, когда возбуждена, — пробормотал он, а потом перешел на шепот, — но я хочу тебя еще сильнее.