Элизабет Страут - Эми и Исабель

Обе молча оделись и поехали на работу, даже не позавтракав.

Когда они поворачивали на фабричную парковку, Эми сказала:

— Стейси Берроуз спрашивает, смогу ли я прийти к ней в субботу.

— Ну пойди, — просто сказала Исабель, а потом смущенно спросила: — Когда ей рожать?

— Скоро.

Эми думала, что мать будет возражать, и приготовилась к борьбе, она была готова сказать, что пойдет к Стейси в любом случае, хочет она этого или нет.

Медленно въезжая на свое парковочное место, Исабель спросила:

— Она отдаст ребеночка на усыновление?

Эми кивнула.

— Да?

Исабель выключила мотор и посмотрела на дочь. Эми насупилась:

— А что ей еще делать?

Кровь отлила от лица Исабель. Рука ее застыла на ключе зажигания.

— Ничего, — сказала она наконец так искренне, что дочь оторопела, — просто мне кажется, однажды она может об этом пожалеть.

— Она не пожалеет. — Эми открыла дверь и вышла из машины.

Идя рядом с матерью через парковку, она почувствовала необходимость досказать:

— Социальная работница сказала, что нашла чудесную пару. Они любят путешествия. Любят пешие прогулки.

— Пешие прогулки? — Исабель взглянула на дочь так, словно впервые услышала это словосочетание.

— Ну, взбираются на горы и все такое, — в голосе Эми послышалось раздражение.

Когда Стейси рассказала ей об этом, она почувствовала странную зависть. Вот, у ребенка будут общительные родители, например отец, похожий на мистера Робертсона, они всей семьей будут путешествовать, а не жить в уединении, как Эми и Исабель.

— Они действительно хотят ребенка, — добавила Эми, — и они будут очень хорошими родителями.

Она зашла вперед и взялась за дверную ручку, мать шла следом. Эми случайно увидела в стекле ее отражение и ужаснулась: мамино лицо казалось постаревшим, и Эми пронзила мысль, что мама, наверное, серьезно больна.

Но в конторе в тот день все шло кувырком. Суматоху вызвало объявление Эйвери Кларка: Дотти Браун возвращается на работу. Женщины в столовой обсуждали это в деталях, Толстуха Бев и Роззи Тангвей в то утро разговаривали с Дотти по телефону и кое-что сообщили. Несмотря на великодушно предоставленный Эйвери Кларком отпуск, Дотти собиралась выйти на работу раньше, чем планировала. Она больше не хотела сидеть дома одна, пока муж на работе. Дотти видела НЛО!

Женщин это очень взволновало, и они тут же разделились на тех, кто верит, и тех, кто не верит Дотти. Никто не знал, да и не хотел знать, почему расхождение во мнениях вдруг вызвало такую бурю. Толстуха Бев оказалась в трудном положении. Тридцать лет они с Дотти были лучшими подругами, и поэтому Бев яростно защищала ее, но в глубине души она считала, что россказни про НЛО — просто бессовестная подделка, и поэтому сообщение Дотти не может быть правдой.

А дело было так: очумев уже от просмотра мыльных опер, Дотти пошла на задний дворик полежать в гамаке. Время было послеобеденное, она принесла с собой стакан розового лимонада и лежала, бездумно поставив его на живот. Наверное, она задремала. Даже, скорее всего, задремала — жара-то стояла дай боже, но вскоре Дотти проснулась оттого, что лимонад в стакане вдруг задрожал, и это ее совершенно сбило с толку. Она не могла взять в толк, почему лимонад в стакане бурлит, хотя сам стакан неподвижно стоит у нее на животе.

Внезапно стакан разбился. Она не роняла его, он просто лопнул. Расстроенная и напуганная, она сидела вот так и вдруг увидела в небе ЭТО. Большая и серебристая штуковина в форме летающей тарелки все приближалась и приближалась, перелетела через лужайку и оказалась у нее на заднем дворе. «А что она-то все это время делала?» — недоумевали женщины. А она просто смотрела. Не в силах сдвинуться с места, залитая лимонадом и усыпанная осколками стекла, она полулежала в гамаке, который муж купил ей в начале лета, и сердце ее колотилось так неистово, что она была уверена, что умирает.

Космический корабль приземлился на газон, заняв его полностью, дверь корабля отворилась, и появилось существо с оливковой кожей и огромной головой (ни о волосах, ни об одежде не упоминалось), оно сошло на землю и направилось к ней. Он, она или оно не говорило, но «вкладывало мысли прямо ей в голову». Вроде того что они не хотят ей навредить, но им необходимо изучить ее, они прибыли с далекой планеты, чтобы исследовать, как устроена эта планета — Земля.

Больше она ничего не помнит. (О, до чего же удобно, говорили неверящие, презрительно глядя на Бев, словно она каким-то образом ответственна за это.) Муж вернулся с работы где-то в половине шестого, а Дотти все еще лежала в гамаке, залитая лимонадом. Но ее любимые наручные часики, купленные в прошлом году под Рождество, остановились на половине четвертого — именно в это время, считала Дотти, она проснулась и увидела, как лимонад вскипает в стакане.

— Да ну, а может, она просто забыла их утром завести? — сказала Ленора Сниббенс громко и неприязненно.

— Конечно, она подумала об этом, — парировала Роззи Тангвей, — но по утрам она первым делом заводит часы. Каждое утро. И кроме того, — продолжала Роззи, заливаясь краской и немедленно, любой ценой, становясь ярой сторонницей Дотти Браун, — часы остановились навсегда. Им капут.

— Господи, — сказала Ленора, закатив глаза, — в жизни не слышала такой чуши собачьей.

Роззи не сдавалась.

— А ты что об этом думаешь, Исабель? — спросила она.

Исабель встревожилась, осознав, что тут устроили своего рода голосование и силы приблизительно равны.

— Господи… — Она замялась, пытаясь выиграть время. — Ну, я думаю, все ведь может быть, ради бога.

— Но ты ей веришь или нет? — в упор спросила Роззи, и Исабель почувствовала, что все взгляды, в том числе и взгляд Эми, устремлены к ней. Она не могла вынести, что дочь видит ее колебания.

— Я не знаю случая, чтобы Дотти лгала, — сказала Исабель.

— Да люди врут сплошь и рядом, — сказала Арлин Такер, — честное слово, Исабель, ты будто вчера родилась.

Исабель почувствовала, как лицо ее бросило в жар, кажется, оно стало малинового цвета.

— Я не верю, что люди всегда врут, — твердо возразила она, — и если вы вынуждаете меня стать на чью-то сторону, то я пронимаю сторону Дотти.

Это было самое решительное заявление, сделанное Исабель за все время ее работы в конторе, платой за это было ее багровое лицо.

— А теперь прошу прощения, — добавила она, вставая, — но мне нужно работать.

Она боялась споткнуться, покидая столовую. И в последний момент, обходя сливающиеся перед глазами фигуры женщин и очертания стульев, она поймала взгляд Толстухи Бев — это была вспышка света посреди хаоса: лицо этой женщины, которую она знала много лет, сказало ей, что отныне она обрела друга.