Альфред Дёблин - Горы моря и гиганты

На распаханных полях, в горах и речных долинах, в лесах — всюду люди. В страну, раскинувшуюся между холодным Атлантическим океаном и южным Средиземным морем, просачивались гренландские моряки. Большие градшафты они обходили стороной. Они видели Брюссель, который был уже не Брюсселем, а городскими руинами, и где царствовал Тен Кейр, охранявший эту пустыню. Он превратился в сторожевого пса. Гренландские ветераны рассеялись, чтобы ускользнуть от него. Они пробивались на север, в надежде добраться до царства Мардука, о котором давно ничего не слышали. Возле Амьена [96] Город к северу от Парижа, на реке Сомме; центр департамента Сомма и региона Пикардия. к маленькой группе моряков, движущейся в сторону разрушенного Валансьена [97] Город на севере Франции, на реке Эско (Шельда), в департаменте Нор. , прибились люди старого Тена Кейра. Они смешались с гренландскими ветеранами, что-то у них выпытывали. Но те держали язык за зубами. Когда группа уже добралась до валансьенских руин, объявился сам Тен Кейр. Назвал себя по имени, рассматривал странную одежду мужчин и женщин. Спросил, не на кораблях ли они прибыли в Бельгию, не потому ли одеты в кожу. Целый день он бродил среди них, встревоженный. И внезапно наткнулся на Кюлина, которого знали все здешние сенаторы. Кюлин сидел на телеге, распределял хлеб, подаренный поселенцами; он мельком равнодушно взглянул на воздвигшегося перед ним человека. Тен Кейр со страхом понял, что это за люди: гренландские моряки, прорвавшие заградительную линию. Или, скорее, линия — по вине своих же создателей — пришла в упадок… Он окликнул Кюлина по имени. Тот посмотрел в глаза Кейру и выронил буханку из рук.

Тен Кейр наклонился за ней:

— Ты Кюлин.

— А ты Тен Кейр.

— Да.

Кюлин, человек с длинной пегой бородой, взял протянутую ему буханку:

— Не бойся нас. Или ты боишься?

— Нет, не боюсь. Я, Кюлин, удивляюсь. Ты — Кюлин?!

— Удивляешься моей бороде? Твой градшафт тоже не помолодел.

— Брюссель не мой градшафт. Ты его не видишь. Брюссель теперь под землей.

— Знаю. Я слышал об этом.

— Почему ты все время оглядываешься, Кюлин? Или ты сам боишься меня?

— Это красивый край. Мы хотим двинуться дальше. Желаю тебе удачи.

— Куда вы направляетесь, Кюлин?

— Еще не знаю.

— Все-таки скажи мне, куда.

— На север… На восток… Какая разница. Всего тебе хорошего, Тен Кейр.

Обеспокоенный Кюлин тотчас велел своим трогаться. Тен Кейр наблюдал за их шествием; его посланцы сопровождали колонну. От бельгийских сенаторов Кейр эту встречу утаил; сам он не успокоился: что за люди эти гренландские ветераны, каковы их намерения… Он чувствовал себя взбудораженным, не мог их отпустить просто так. Правда ли, что они мирные поселенцы? Но он был бессилен что-либо изменить. Прошло несколько недель; его наблюдатели не могли больше ничего сообщить о колонне: она, мол, рассредоточилась. Не иначе как из-за голода, утешал себя — сомневался — Тен Кейр. Гиганты по ту сторону Пролива буйствовали по-прежнему; он бледнел при одной мысли об этом. Он сидел над градшафтом Брюссель. Камешки из ужасного Лондона, где тон задают Кураггара и Ментузи, похрустывали у него в кармане. Его несло куда-то; он сам не понимал, куда.

На юг, ко все более цветущим ландшафтам, повернули гренландские моряки. Они странствовали небольшими группами, поддерживая контакт друг с другом. Когда перед ними вынырнули черные Аргоннские горы [98] Аргоннские горы (Аргоннский лес) — собственно, холмистая возвышенность, расположенная между реками Эна и Эр. и в этой безлюдной местности они начали голодать, Кюлин остановился и ждал неделю, пока подтянутся все группы. В долине реки Эр [99] Маленькая река на севере Франции, приток Эны. собралось около трех тысяч человек, прибывших на телегах и повозках, запряженных волами лошаками лошадьми. Елки в лесах уже пустили светло-зеленые побеги; в молодой хвойной рощице Кюлин разговаривал с бывшими младшими командирами:

— Мы должны разделиться. Теперь в самом деле должны. Мы не сможем прокормить себя, если останемся вместе. И потом: когда мы вместе, нас легче перебить. Брюсселец Тен Кейр в покое нас не оставит.

Он расхаживал между двадцатью мужчинами и женщинами. Юный Идатто (очень худой человек, сумевший избавиться от характерной для горожан тучности) схватил его за руку:

— И что теперь будет с нами?

— Ты, Идатто, больше не будешь болеть.

— Это понятно. При таких условиях — нет. При такой жизни не поболеешь.

— Мы должны разделиться.

— Но я хочу остаться с тобой. Иначе я снова заболею… еще хуже, чем прежде.

— Ты в этом так уверен, Идатто?

— Мы не хотим разделяться, Кюлин.

— Мы будем вместе в пределах маленьких групп, этого и я хочу. Но двигаться так, как двигались до сегодняшнего дня, мы не можем. Ты сам знаешь, как много среди нас голодных.

— Я согласен голодать, и другие тоже согласны, лишь бы не потерять друг друга. Спроси Берсиханда, спроси Магина — да кого хочешь. Они все думают, что лучше голодать, чем расстаться.

Кюлин высвободил руку; молчал, глядя в землю; шевельнул губами. Потом:

— Что ж, говорите.

Мужчины и женщины, один за другим, повторяли то, что сказал болезненный Идатто. Они окружили Кюлина, пытавшегося вырваться из кольца. Недоуменно подались назад, когда Кюлин, открыв светлые глаза, с угрозой выкрикнул:

— Ну так и делайте, что хотите! Сдохните от голода, дайте себя убить, оставайтесь вместе. Я вам мешать не буду. У меня нет такой власти, чтобы помешать вам. У вас тоже нет такой власти, чтобы помешать мне. Я от вас ухожу.

Идатто, умоляюще:

— Почему?

— Ты еще спрашиваешь. Ты спрашиваешь! Уже одно то, что ты спрашиваешь, — плохой знак. Ты сейчас здоров, Идатто: и для чего ты здоров? Я удивляюсь тому, что вы все делаете со своим здоровьем. Больше того, я этим возмущен. И должен прямо сказать: мне за вас стыдно.

Кюлин, словно очень устал, лег на траву, вытянулся, повернулся на бок, зарылся ладонями в рыхлую землю. Некоторые как будто поняли это движение. Курчавая ширококостная Даматила положила руку на плечо растерявшемуся Идатто, заглянула ему в лицо:

— Успокойся, малыш.

И пока они молчали, Кюлин медленно поднялся. Даматила тронула его за руку. Хотела говорить. Но Кюлин поднял обе руки, посмотрел на нее и на других. И теперь все поняли, что он думает о Гренландии: о вулканах глетчерах древних тварях. Все это клубилось-думалось между ними. Кюлин пожевал тонкими губами:

— Даматила, друзья! Нам придется разделиться. Чтобы не погибнуть.

Теперь они поняли. Молоденький щуплый Идатто плакал, скорчившись на земле. Кюлин какое-то время молча прислушивался. Слышны были лишь всхлипывания юноши.