Ирина Кудесова - Там, где хочешь

Это как с Парижем — до сих пор к нему не привыкла. Глаз по-прежнему терялся в чугунной вышивке балконов, боялся вглядываться в гаргулий на соборах, удивлялся, скользя по крышам и натыкаясь на освещенные слуховые окошки — живет ведь кто-то там, в тесноте, в обиде… и по-детски радовался, ныряя в загадочное нутро лавки букиниста. Поразило, когда услышала от покупательницы в книжнике: «За два года я город перестала замечать, хотя поначалу нравилось!»

Торопились отпустить Адилу. По дороге Ноэль рассказывал, как двадцать лет назад открыл фирму. Учебу бросил, выбрав метод проб и ошибок. Разработал программу, которую теперь продает. У него десять человек работают. Недавно уволил менеджера по продажам, дармоеда. Тот знал, к чему дело идет, и не скрываясь раскладывал пасьянсы на компьютере.

Все это было мило, но не для того она ему позвонила.

И на подъезде к отелю спросила — у тебя немного времени есть?

Когда танцующая фигурка Адилы скрылась за углом, Марина помахала машине, стоявшей на другой стороне улицы.

Чего она хотела?

Всё того же. Внимания. Понимания. Тепла.

С остальными как… У Поля ухо настроено только на себя; у Корто функция слуха атрофирована, не виноват, глух от рождения; Воробушек, да, он слушал когда-то… но вполуха, торопясь про свои страсти рассказать. Ксения… она слышит в точности как мама — избирательно. Марина всегда права, никакой объективности.

Разговор с ерунды начался. Ноэль сел за столик, на котором завтрак накрывают:

— И что ты тут по вечерам делаешь?

— Рисую…

Сидел нога на ногу, брючина приподнялась — черный тонкий носок, ботинок с узким носом; пиджак чуть приталенный; кремовая рубашка. Выглядит слишком рафинированно… не по-мужски, что ли.

— Покажешь рисунки? Кстати, а чем отличается манга от аниме?

Засмеялась:

— Неужели не знаешь?

Ему не до комиксов и мультяшек, он сутками тычет пальцем в клавиши компьютера. Смотрела на него — нет, никакого притяжения. Но волна тепла, которая накрыла в машине, — ее хочется. Только не в разговорах о манге и аниме ей родиться.

— И с чего японцы удумали рисовать глаза на пол-лица? По мне, так узкие невероятно сексуальны. Люблю азиаток.

«Люблю азиаток» — как приглашение разделить вкусы. Будто к приятелю обращается. Чуть обидно, но тем лучше.

— Имя Осаму Тэдзука тебе что-нибудь говорит?

Помотал головой: нет.

— Его богом манги называют. Это он ввел в моду большие глаза, подглядев их у диснеевской Белоснежки. Он целую революцию сделал в японской графике — стал рисовать мангу динамически, как кинокадры: менял ракурсы, ввел крупные планы, растягивал сцену на несколько рисунков, подчеркивал движение… И все — сразу после Второй мировой, когда страна приходила в себя и не до комиксов было. Выпустил свою первую мангу «Новый Остров сокровищ» и продал четыреста тысяч экземпляров. Мгновенно стал знаменит.

— Повезло. Могли бы затоптать.

— Не думаю, — Марина посмотрела на часы: половина двенадцатого, сейчас турист пойдет. — Там деньгами запахло, издатели вмиг учуяли. Он потом несколько сотен манг выпустил, страниц по триста.

— Восхищаешься? Или завидуешь? — с улыбкой.

— Не знаю. Наверно, все вместе.

— Ты еще и честная… — снова улыбнулся.

А незачем от тебя загораживаться, живот прикрывать — как от Корто. Тот заявил недавно: «Не надоело дебильные мульты смотреть?» «Дебильный мульт» — это «Утэна». Если она крутит его по сто двадцатому разу, значит, надо ей!

— Мне кажется, в Японии мангаке куда легче пробиться, чем на Западе. Там сорок процентов покупаемых книг — манги.

— Так поезжай в Японию.

С такой легкостью произнес!

— Ноэль, я здесь счастлива…

— Здесь? — обвел глазами холл отеля. — А почему ты думаешь, что там будешь несчастна?

— Просто я уже нашла свой дом. Я люблю этот город, я живу с человеком, который мне дорог, я…

Перебил:

— Дом — это другое.

Марина посмотрела вопросительно. Пожал плечом:

— Мы ищем то, что даст нам успокоение, ощущение стабильности, — дом. Радость ищем. Ищем место, где хочется быть. По миру мотаемся, партнеров меняем. Но твой дом — это ты и есть. И ты у себя внутри поселись… Тогда тебе станет всё равно — в Токио ты или в Париже. Ты всюду будешь дома.

Вроде бы и прав. Но до какого просветления надо дойти, чтобы безразлично стало — сидеть на родительской кухне или топать по прибрежной волне на Лазурном Берегу!

Промолчала. Ноэль вернулся к разговору:

— Манга — комиксы, а аниме — анимированные комиксы, так? Sorry , далек я от этого. Единственный японский мультик знаю — «Гольдорак», про робота-трансформера. В конце семидесятых, когда его показывали, мне лет пятнадцать было, я девчонками интересовался, а не мультфильмами… Но сестра его очень любила. У нас разница в девять лет.

— У тебя есть сестра? Моя ровесница?

Ноэль отвел глаза:

— Художница.

Марина изобразила возмущение:

— У тебя есть сестра-художница и ты молчал?!

Ноэль смотрел в сторону, он будто забыл, где находится. Это длилось секунд десять. Потом с усилием перевел взгляд на Марину:

— Была. Ее больше нет.

Мари жила, как живет птичка — там поклюет, здесь перышки почистит, не думая, разрешена тут чистка перьев или нет. Рисовала городские пейзажи в странной технике — двумя руками одновременно: за один карандаш отвечает правое полушарие мозга, за другой — левое. И карандаши спорили… Краски Мари не использовала. Черно-белые пейзажи, всё.

Продавала она их редко. Выставки устраивались в ресторанчиках, посетители ели луковый суп, пялясь на картинки. Был шанс, что поинтересуются у хозяев, «почем искусство».

Деньги Мари подкидывал Ноэль. Беспомощность сестры его раздражала — он ведь фирму на себе тянул, боролся. А птичка жила в родительском доме, на всем готовом, иначе говоря — на родительской пенсии. Сколько раз звал ее в секретари — отказывалась. Не по ней это — в офисе сидеть. Он считал это безответственностью и эгоизмом. Но деньги давал — ради родителей. Ну и все-таки сестра.

Когда Мари надоедали парижские пейзажи, она уезжала рисовать куда-нибудь в горы или к морю. Бывало, у нее появлялся мужчина, к которому она перебиралась. Но надолго не задерживалась — и снова дома звучал ее смех, очень смешливая была.

И однажды появился Пауло, мексиканец, без определенного рода занятий, двадцатипятилетний мачо. Что он делал во Франции, оставалось не совсем понятным — Мари отмалчивалась, обронила раз, что он тольтек. На вопрос: «Это что?» — неохотно ответила: «Шаман». Какими-то он там оккультными делами занимался, «в новое качество переходил». Уехал, они перезванивались два месяца. Затем снова прилетел, но никак не в порыве страсти: «Пауло нельзя сексуальную энергию расходовать». Торчал тут недели три — Мари дома не появлялась. Потом в Мексику засобиралась. На сколько едет, не знает. Будет звонить.