Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)

Останавливаю машину. Выхожу. Холодно даже в Женькиной куртке, насквозь продирает. Рядом с телефонной будкой — редкая для Питера урна. В ней тлеет какая-то едкая гадость. Отправляю туда бумажник с документами Нестерова. Урна благодарно вспыхивает голубоватым пламенем. Хозяин бумажника горел сочнее и ярче, да и цвет был другой. Вроде бы оранжевый.

Внутри телефонной будки еще холоднее, чем на улице. Набираю номер.

— Слушаю вас, — знакомый до боли, до трепета, до комка в горле голос.

— Здравствуй, Ольча!

В трубке тишина, долгая-долгая. Потом всхлипывание. Тоже такое знакомое, родное…

У женщин всегда так: уходишь — ни слезинки, возвращаешься — плачут.

— Ничего, Ольча, прорвемся! Сейчас буду.

Мужчина средних лет неспешно шел вдоль засыпанной декабрьским снегом набережной Невы. Вот он обогнул сквер с величавым Медным всадником. Впереди сквозь снежную пелену угадывались мраморные колонны Исаакиевского собора, справа, чуть дальше по ходу белело здание Центрального манежа. Вслед за мужчиной, еле сдерживая хотя и невеликие, но все же лошадиные силы, двигалась черная потрепанная «тойота». Подобная процессия не слишком поощрялась правилами дорожного движения, но «добротные» номера машины у гаишников могли вызвать лишь тоскливые чувства и позволяли водителю ощущать себя вполне комфортно. Виктор, водитель «тойоты» прекрасно понимал, что при таком снегопаде особо и не поспешишь: «Но не в такой же мере, не шагом ведь». Но приходилось ехать именно шагом, а посему он, не слишком, правда, злобно, проклинал и чертову погоду, и еще более чертову «тойоту», и резину на ней, и своего начальника, устало шагавшего впереди машины. «Пятница — короткий день, все кореша с автобазы уже давно по домам разъехались, а „моему“ больше всех надо. Сидел бы дома да строчил на компьютере свои романы. И мне бы мороки поменьше, ну вот — совсем встал», — в очередной раз чертыхнулся Виктор, нажав на тормозную педаль.

Мартов действительно остановился у гранитных плит гостиницы «Англетер» перед незаметной припорошенной снегом табличкой. Нацепив на нос ненавистные очки, Виктору удалось прочесть лишь два слова: Сергей Есенин и четыре цифры — 1925, как он решил, видимо обозначавшие год. Постояв несколько минут перед этой табличкой и как-то незаметно поклонившись ей, Мартов открыл дверцу «тойоты».

— Виктор, давай-ка двигай к Капелле, — как всегда с почтительным ударением на «о», — оторвал он водителя от грустных мыслей, садясь на заднее сиденье. — Да включи-ка мне местную станцию, там вроде новости должны передавать. Что-то в первой подростковой колонии случилось. Может, скажут.

Виктор включил приемник, нажал кнопку нужного канала, и салон казенной «тойоты» заполнили щемящие сердце и душу звуки знакомой песни:

«Тойота», почуяв определенную свободу, довольно живо двинулась в сторону Невского проспекта.

— А насчет колонии, так уже передавали, — чуть убавил громкость приемника Виктор, — там зэки в заложники троих взяли. Двух своих сокамерников и медсестричку. Мешок баксов просят и вертолет. Придурки! Следующее сообщение где-то после шести будет. — Виктор был рад в очередной раз блеснуть осведомленностью.

лилась песня…

— После шести, так после шести, — как всегда примиренчески, с Виктором иначе и нельзя, отозвался Мартов, — как раз назад поедем и послушаю. Сегодня заседание недолгое будет — всего одно дело рассмотрим. Так что ты далеко не усвистывай. Усек? Что, приехали уже?

— Приехали, Сергеич, Капелла! Выгружайся! Далеко не усвищу. Здесь перекурю да радио послушаю. В это время как раз то что надо передают, сам слышишь:

— Ну давай. Замерзнешь, приходи на вахту греться. Я с охранником договорюсь, — и, хлопнув дверью, Мартов направился к парадному входу изящного старинного здания.

Войдя в вестибюль, Мартов протянул руку вахтеру:

— Здравствуйте, я Мартов, Александр Сергеевич. Уж извините, но немного побеспокоим. Васильев, ваш директор, должен был предупредить, что сегодня мы у вас гости. Надеюсь, правда, на часок, не более. Сегодня ведь выходной — мы одни у вас?

— Нет, еще мальчишки из хора будут, — посмотрев в замусоленный журнал, доложил вахтер. — У них перед Есенинскими днями последние репетиции. Но они хлопцы неплохие, думаю, вам не помешают.

— Ну, Есенин — это святое. Да и с хлопцами вашими мы уживемся. Вот, кстати, возьмите мой список, — Мартов передал вахтеру лист бумаги, — так что хор, члены комиссии и всё. Более никого пропускать не надо. Договорились?

Получив в ответ утвердительный кивок вахтера, Мартов направился по широкому центральному коридору в сторону кабинета директора Капеллы, в котором и должно состояться выездное заседание комиссии по помилованию Санкт-Петербурга.

Откуда-то спереди донеслась знакомая с детства песня. Тонкие мальчишеские голоса звучали, может быть, не совсем стройно, но очень мелодично, нежно и искренне:

С каждым шагом звуки песни становились все мощнее и громче, ребячьи голоса крепчали и пронзительным эхом отражались от мраморных стен и колонн:

Не дойдя нескольких метров до кабинета директора, Мартов заглянул в приоткрытую дверь небольшого репетиционного зала. Десятка два мальчишек возраста десяти — двенадцати лет были так увлечены пением, что не заметили Мартова. Не заметил его и невысокий молодой человек в очках, по всей видимости руководитель хора.

— Не буду мешать, да и время, увы, поджимает, — взглянул на часы Мартов и, с явным сожалением прикрыв дверь, направился к директорскому кабинету.

Ему хотелось прийти сегодня первым. Немного передохнуть перед заседанием, собраться с мыслями, полистать еще раз дела. Но дверь в кабинет директора уже была приоткрыта.

В кабинете Елена Александровна вешала в шкаф свою модную шубку. На все заседания она всегда приходила первой, никому не опередить — что значит учительская привычка!

— Здравствуйте, любезнейшая! — подчеркнуто уважительно приветствовал ее Мартов и галантно поцеловал ручку. — Снег сегодня особенный какой-то, а, Еленочка Александровна, не как всегда, не могу только название ему подобрать. Вертится в голове. Но и морозище знатный… Чудная песня, не правда ли?

Стуча ботинками, чтобы согреться, Мартов подошел к двери и приоткрыл ее: