Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)

— А пока пусть так постоят. — Елена Александровна укоризненно посмотрела на Ротикова, но потом, смягчившись, кокетливо улыбнулась ему: — Если и не распустятся, то хотя бы сохранятся.

— Я еще в книжный заскочил, — Семен Алексеевич протянул Мартову изящный томик, — Оля очень Есенина любит. Смотрите, Александр Сергеевич, какое издание прекрасное…

Мартов чрезвычайно бережно взял в руки томик.

— Почему не начинаем? — поинтересовался Кактус.

— Кворума нет, вот и не начинаем, ждем шестого. Обидно, конечно. Сегодня только одно дело. Можно было бы минут за тридцать — сорок, — Елена Александровна украдкой подмигнула Ротиковку, — и… домой.

— Но, увы, ждёмс… — подмигнул в ответ Ротиков.

— Семен Алексеевич, дорогой, — Мартов подошел к Кактусу и пожал ему руку, — поздравляю вас с супругой. Искренне завидую вам — такую красавицу жену иметь. А что уж совсем редко, еще и человек хороший. Раз Есенина любит… Это я по себе сужу.

Немного полистав Есенина, Мартов прочел вслух:

— Мимо-то мимо… — вздохнула Елена Александровна, — с кворумом у нас мимо! Вот что. Куда же Артист подевался? Обещал ведь. Обычно не обманывал.

— Где-то у нас тут телефон должен быть? — оглядел кабинет Мартов. — Вы, Елена Александровна, все знаете. Надо позвонить нашему народному.

— Вот прямо перед вами, — указала на директорский стол Елена Александровна, — подождите, сейчас громкую связь включу.

Мартов взял трубку и набрал номер:

— Але! Артист! Почему дома и без охраны?

По громкой телефонной связи раздался знакомый бархатный бас народного Артиста:

— Привет вам, воистину самым милостивым государям во всём нашем субъекте Российской Федерации. Ну и вам, государыне нашей, Елене Александровне, естественно, в первую очередь…

— Слушай, Народный, — прервал Артиста Мартов, — а где ты, собственно говоря, пропадаешь? Ты у нас сегодня кворумом величаешься.

— С этим-то как раз плохо, ребятки мои, — ответил телефон, — обязан доложить, что «Ваш всенародный кворум» вчера с лестницы нае… навернулся. И вот вам результат — одна нога теперь костяная. Слышите гипс, — по громкой связи раздался громкий стук, — хорошо хоть верные поклонники имеются. Фанаты, по-нынешнему. Коляску вот мне притащили, и я, вместо того чтобы с вами судьбы человеческие вершить, навыки фигурного вождения осваиваю. Маркизу бедному хвост переехать уже успел. Так что на автобан мне пока рановато. Буду продолжать тренировки…

— И что же нам, дорогие мои, с кворумом этим делать? — обратилась ко всем присутствующим Елена Александровна.

Хотя, пожалуй, и не ко всем. Смердин явно ничего, кроме своего футбола, не слышал. По его унылому лицу было видно, что матч складывался совсем не так, как он того хотел.

— Я вот что думаю, — пробасил телефон, — какая разница, где я? Душой всегда с вами. Связь работает. Отключаться не буду. Чем не кворум? Начинайте.

— Нет, так нельзя! — не согласился с Артистом Ротиков. — Закон нарушать — не имеем права. Телепатического или какого-нибудь там виртуального участия указ не предусматривает. А на «нет», как говорится, и суда нет! Предлагаю перенести заседание и разойтись.

Ротиков начал укладывать в портфель документы. Елена Александровна уже достала из шкафа шубу. Забеспокоился, ничего не понимая, Смердин.

— Подождите, подождите! — остановил коллег Мартов. — Давайте посоветуемся. Тут в коридоре мать нашего просителя. Похоже, горе у нее нешуточное. Как-то не по-людски будет ей отказать. Немилостливо… Пришла в такой морозище. Ждала, надеялась. Давайте ее выслушаем, а там решим, что дальше делать… Елена Александровна, пожалуйста, пригласите Есенину. Такая вот фамилия великая.

— Ну что же, приглашу, — холодно согласилась Елена Александровна, вновь вешая шубку в шкаф.

Она вышла из кабинета и вскоре вернулась вместе с Есениной. Лицо женщины было очень бледным. Видно, что она сильно волновалась.

— Успокойтесь, Татьяна Николаевна, и говорите, — попробовал поддержать ее Мартов, — как исключение, комиссия согласилась вас выслушать.

— Когда это интересно мне знать, комиссия согласилась, — шепнул на ухо Елене Александровне Ротиков. И уже громко добавил. — У вас пять минут, не больше…

— Да мне больше и не потребуется… — Есенина, похоже, справилась с волнением, — знаю, что вы подумаете: вот, очередная мама сына своего выгораживает. Я понимаю это и не осуждаю вас. Долго не решалась к вам прийти. Я уже ни во что и никому не верю. У меня нет слёз, мне в тягость жизнь. После гибели младшей дочки я схоронила своих родителей. Они не перенесли потери Настеньки. Прямо из зала суда после оглашения приговора Володе — моему старшему, «скорая» увезла мужа. Инфаркт. Он так и не вышел из больницы. Памятью их — самых дорогих мне людей — заклинаю вас: переломите себя и попробуйте мне поверить. Мой сын не способен на убийство. Я слишком хорошо его знаю. Всё случившееся с ним — страшное недоразумение. Прошу, умоляю вас только об одном: рассмотрите как можно быстрее дело моего сына и, ради бога, не отнеситесь к нему формально… Все. Больше я вас не задержу. Спасибо вам и до свиданья, — с этими словами Есенина приоткрыла дверь и уже с порога закончила: — И попробуйте мне поверить. Мне — старой, убитой горем и совершенно больной женщине. Женщине, которой ещё нет и сорока…

— Вот такая исповедь, — прервал нависшую паузу Мартов, — страшная, горькая и, по-моему, искренняя. Посему предлагаю не откладывать заседание.

— Господа! Ну давайте будем себя уважать. И закон — тоже, — Ротиков искренне возмущался, — настаиваю, кворума нет, значит — все! И говорить не о чем.

— Совершенно согласна, — поддержала его Елена Александровна. — Я официально заявляю — кворума нет. А значит, надо расходиться. Всё.

— Вот видите, — восторжествовал Ротиков, незаметно ущипнув даму. — Это все же мнение секретаря комиссии.

— Ответственного секретаря, — улыбнулась ему Елена Александровна.

— А я за то, чтобы начать, — голос Мартова зазвучал жестко, — Есенин этот — совсем молодой парень. Ранее, из дела видим, не судим. Да и мать просит, надеется на нас. Ему ведь перевод во взрослую грозит. Бывают же, действительно, случаи, когда откладывать решение нельзя.

— Вот сегодня, отчего я опоздал? Привезли ко мне совсем ещё мальчишку, а он одной ногой уже — там, — Кактус показал рукой наверх, — по закону одних анализов да исследований надо вот такую пачку собрать. Пока соображаешь, что на сей миг важнее: закон, совесть, клятва Гиппократа или ещё что-то, — рука сама скальпель находит, и — вперед. На свой страх и риск, пока вторая нога у мальчугана вроде ещё на этом свете. И нам с вами, с Есениным этим, надо не только на закон смотреть, но и сердце включать. Я это вам как врач говорю. Давайте начинать. А, Елена Александровна?