Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)

разлились по директорскому кабинету неокрепшие мальчишеские голоса.

— Да, Елена Александровна, я сегодня, пожалуй, не одну, а сразу обе ноги отморозил…

— Здесь же нам все приготовили! — спохватилась Елена Александровна. — Давайте-ка, Александр Сергеевич, я чайничек поставлю, сразу согреетесь!

Она подошла к сервировочному столику, загремела чашками. Время от времени учительница вспоминала о том, что она единственная женщина в комиссии и, стало быть, еще и заботливая хозяйка.

— С преогромнейшим удовольствием, но, пожалуй, чуть позже, — поблагодарил Мартов, садясь за директорское кресло и раскладывая бумаги.

не покидала директорского кабинета задушевная песня.

Елена Александровна подошла к двери и плотно ее закрыла. Песня стихла, но ненадолго. Старинные напольные часы пробили пять раз, и при последнем их ударе тяжелая дубовая дверь вновь со скрипом открылась, и вошел Ротиков.

— Всех присутствующих — с искренним депутатским приветом! — Ротиков быстро разделся и плотно закрыл дверь.

— Здравствуйте, Ротиков! — ответил на приветствие Мартов. — А вы молодец. Знаю, точность — вежливость королей, но никогда не думал, что и депутатов тоже.

— Это у меня с тех пор, когда я еще следователем работал. Там без точности нельзя. Мы же закон вершили, а не размышляли, как бы кого от ответственности увести. Ну что, открываем заседание?

Елена Александровна поставила в центр стола бронзовую фигурку богини правосудия. Это талисман комиссии, его кто-то принес на первое заседание, и с тех пор бронзовая дама постоянно путешествует вслед за комиссией.

— Итак, господа члены комиссии по помилованию, кворум у нас с вами — шесть человек. — Голос у Елены Александровны стал сухим, официальным. Чувствовалось, что говорит педагог с немалым стажем, ответственный секретарь комиссии по помилованию! — Пока присутствуют, увы, только трое: Мартов, Ротиков и я.

— Считайте, что четверо. Чмо тоже тут. Мы вместе пришли. Он по пути в туалет заскочил. Перекуривает, — сообщил Ротиков.

— Кто заскочил? Ты, в смысле, вы это о ком? — удивилась Елена Александровна.

— О ком, о ком? — очень похоже сымитировал даму Ротиков. — О представителе нашей ненаглядной местной власти. Смердин, что ли? Или, как он предпочитает себя величать, Смертин. Ну, бюрократ наш.

— А при чем здесь это… даже произносить не хочется, — поморщилась Елена Александровна.

— Чмо? Чего же здесь непонятного, — на полном серьезе продолжил Ротиков. — Чмо — это чиновник муниципального образования. Важная очень птица. А вот и сам. Да не волнуйтесь вы, он все равно ничего, кроме футбола своего, не слышит.

Обычно дверь во всю мощь старинных петель скрипела так, что охранник на вахте порой просыпался в холодном поту, на этот раз открылась бесшумно, пропустив в кабинет финальные аккорды есенинской песни и импозантного, холеного, при тонких усиках и в очках мужчину. На его лысеющей голове красовались огромные наушники. Провод от них скрывался в кармане пиджака.

— Здравствуйте, мои дорогие, — чуть сдвинув наушники, приветствовал присутствующих Смердин, — выручаю вот вас. На самом деле, мне Леночка утром позвонила, мол, кворум под сомнением, ну и я, как человек сознательный, к вам двинул. А планировал ведь весь вечер на своем четвероногом друге провести — на диване в смысле, у телевизора. Сегодня же таких два матча подряд! Так что вы уж меня тоже выручайте. Дайте хотя бы по радио послушать. А голосовать я буду. Вот увижу, что уважаемый председатель наш драгоценнейшую ручку свою поднимает, и я свою подниму. На самом деле, я Мартову доверяю. У нас с ним всегда мнения совпадают, да, Александр Сергеевич? — Дружески похлопав Мартова по плечу, Смердин направился в самый дальний и темный угол кабинета. Там он удобно расположился на широком старинном кресле, поправил на голове наушники и затих.

— Совпадают, совпадают, — не слишком любезно проворчал Мартов, — ладно, чего уж там. Давайте зарегистрируемся!

— Странно, что Артиста нет, — Мартов первым расписался в протоколе, — Васильев в командировке, спасибо, кабинет вон какой предоставил. Батюшка наш, отец Петр, звонил, отпросился — Рождество на носу. Леонтьев — тот вообще никогда не ходит…

— Ну а Кактус Семен Алексеевич, — подхватила Елена Александровна, — тот всегда опаздывает. Сейчас будет… А вот и он!

Старинная массивная дверь, пронзительно заскрипев, вновь чуть приоткрылась, но в проеме появился вовсе не Кактус, а голова вахтера:

— Александр Сергеевич, там вас какая-то женщина спрашивает. Говорит, по очень важному делу. Не могли бы к вахте подойти?

Мартов прислушался, но по ту сторону дверей было тихо. «Либо закончили репетицию, либо перерыв», — решил он.

— Хорошо, я сейчас. Время есть, все равно начать заседание не можем.

— Куда это он? — опять сдвинул на голове наушник Смердин. — Курить, что ли? Тогда и я с ним. Скоро вернусь. У нас на самом деле с председателем много общего, — закончил он, покидая кабинет.

— Ушли, слава богу! — Ротиков осмотрелся. — Никого? Тогда, драгоценная моя Ленка, лично для тебя вместо категорического депутатского привета поцелуй, но столь же категорический!

Поцелуй оказался довольно жарким и долгим.

— Слушай, хватит! — Елена Александровна попыталась вырваться из цепких объятий Ротикова. — Нашел время и место. Не надо! Кому говорят! Вдруг кто войдет!

— Ладно. Не будем выдавать секреты секретаря, — согласился Ротиков, все еще не выпуская даму из рук.

— Ответственного секретаря! — игриво уточнила она.

— Тем более! — подыграл Ротиков. — Ну что, Ленка, сегодня как договаривались? Отмилуем в темпе и… А то всю неделю в режиме ожидания. С фазендой-то все в порядке?

Из маленького нагрудного кармашка Елена Александровна достала золотистый ключик и бросила его Ротикову:

— Держи! Режимный ты наш.

— Ах ты ключик мой золотой! — наигранно возрадовался Ротиков. — Буратино доволен! Побыстрее только мороку бы эту закончить — и вперед на мины. Сколько дел сегодня? Надеюсь, немного?

— Кричи ура, Буратино. Одно! Вот оно — одно-единственное! — Елена Александровна продемонстрировала Ротикову белую папку с тесемочками.

— Ура, ура, ура нашему секретарю, — беря в руки папку, вновь возрадовался Ротиков. — Ух, ты — аж Есенин! Классик! Зато один! Как там у него? Гаянэ ты моя, Гаянэ!!! Или… ну, как там у него, а, Ленка?

— «Может, думает обо мне… Шаганэ ты моя, Шаганэ», — продекламировала Елена Александровна, — эх, Ротиков, Ротиков! Хорошо хоть не Гюльчатай! Слушай. Отцепись. Кому говорю — отце-пи-и-сь.