Эрик Сигал - Сильнодействующее средство

— Я правда очень счастлива, — улыбнулась Аня. И без слов было ясно, что главная причина ее радости заключена в Адаме.

Они немного поболтали о работе. Потом Адам решил воспользоваться случаем и побольше узнать о своей русской подружке.

— Понимаю, вопрос глупый, — начал он, — но как такую симпатичную девушку угораздило связаться со столь гнусным типом вроде Авилова?

— Хочешь знать все кровавые подробности?

— Обожаю кровавые подробности. Чем кровавее, тем лучше.

— Тогда нам лучше открыть бутылочку винца. А то и две. История долгая.

Адам наполнил бокалы, а Аня начала рассказывать:

— Все началось в Сибири…

— Ты с ним там познакомилась?

— Вижу, ты хочешь узнать все до последней мелочи, — весело ответила Аня. — Что ж, тогда начну с начала. В Сибири я родилась. Мой отец был врачом, удостоившимся сомнительной чести быть в последнем эшелоне своих коллег, милостью товарища Сталина отправленных в край тайги и лагерей.

— А за что?

— Его вина состояла в том, что он был еврей. Сталин до конца дней не избавился от навязчивой идеи, что клика врачей-евреев задумала его отравить. Вот он их и сажал всех без разбору.

Моему отцу еще повезло, он был фронтовик, с боевыми наградами, иначе ссылкой ему бы не обойтись. Нас отправили в один из самых знаменитых сталинских лагерей. Назывался «Вторая Речка». Слышал что-нибудь?

— Если честно, то нет. Звучит как название какого-нибудь фильма.

— На самом деле это было типично русское изобретение. Наполовину тюрьма, наполовину научное учреждение, гибрид Алькатраца и Принстона. На русском жаргоне ее обитатели именовались зэками. Это были главным образом ученые и инженеры, которых опасно было держать на свободе, а убить — жалко, уж больно ценные специалисты. Особенно те, кто мог вести военные проекты. В одних корпусах там были камеры, а в соседних — самые современные лаборатории, какие можно себе вообразить.

Одно время нашим соседом был Сергей Королев, который потом, словно по мановению волшебной палочки, превратился из заключенного в генерального конструктора советских космических аппаратов.

Моему отцу выпало служить тюремным доктором, и у нас даже была своя маленькая квартирка.

— С кем же ты играла в детстве?

— Поначалу — сама с собой. Но когда начала говорить, ходила в лабораторию, где зэки сделали из меня своего рода «дочь полка».

После реабилитации одного из таких «приемных родителей» он добился для меня разрешения ходить в школу за пределами лагеря. В конце концов, бежать в Сибири мне было некуда. А кроме того, начальную школу номер шесть лишь с натяжкой можно назвать свободным заведением. Для меня это была просто разновидность тюрьмы.

Поскольку фамилия у нас была еврейская — Литман, — то все мои одноклассники, в большинстве — дети приморских судостроителей, знали, что я «жидовка».

Сейчас это кажется смешным, но я тогда толком не понимала, что значит быть евреем. Я спрашивала у папы, а он отвечал: «Это значит синяки в школе, издевательства в армии и бесплатный билет в Сибирь».

— И ты это все на себе испытала? — сочувственно произнес Адам, удивляясь, как ей удается смотреть на такую мрачную историю сквозь призму доброго юмора.

— Нет, — ответила Аня, помрачнев. — Для меня это вылилось в нескончаемую игру в «квоты». Например, я точно знала, что экзамены в класс с углубленным изучением естественных наук сдала очень хорошо, но не оказалась в списке «кандидатов на зачисление». Потом отец получил письмо от директора школы, который сообщал радостную новость: родителей одной из школьниц-евреек возвращают из ссылки. И для моей скромной персоны освободилось место в спецклассе.

— И ты не ожесточилась? — спросил Адам.

— Наоборот, я была счастлива. Главное, ведь приняли. А дальше появились и плюсы. Я наконец нашла, в чем моя сила, — в мозгах.

Она улыбнулась.

— Особое «расположение», которым я пользовалась, побуждало меня работать не покладая рук, и самым счастливым для меня стал момент вручения аттестатов. Никто из моих одноклассников меня не поздравлял, но я радовалась, слыша, как они скрежещут зубами.

— Стало быть, ты все-таки одолела систему квот, — подытожил Адам и победным жестом поднял бокал.

— Вдохновленная моими лагерными наставниками, я стала рваться в большую науку. Конечно, для меня это во многом была игра, и я поставила себе цель пробиться в университет, причем не в Дальневосточный, а на самую вершину — в МГУ.

— Браво! — похвалил Адам.

— Ты чему так радуешься? — улыбнулась Аня. — Мне нисколько не помогли мои высшие баллы. Меня и в провинциальный-то вуз взяли скрепя сердце, — да еще и не в тот, куда я хотела. Мне предложили не наукой заниматься, а идти в медицинский.

— А что в этом плохого?

Она улыбнулась.

— Друг мой, в Советском Союзе специальность врача настолько не престижна, что большинство практикующих медиков — женщины. Мало кто из мужчин могут содержать семью на зарплату участкового врача — она меньше, чем у рабочего на заводе. Но я в любом случае была рада учиться и прошла все ужасы биохимии и прочих садистских предметов.

Но стоило мне начать работу, как все моментально переменилось. Мне жутко нравилось работать с людьми, даже если это сводилось к измерению пульса или давления. Процесс лечения оказался таким… захватывающим.

Слушая Аню, Адам все больше проникался восхищением. С самой первой встречи он не переставал удивляться, сколько в ней доброты и света.

По сути дела, он еще не встречал женщину, которая бы в такой степени отвечала его представлению об идеальной матери. Хотя этого он ей никогда не скажет.

— Естественно, — продолжала Аня, — меня страшно раздражало приемное отделение. Ты же знаешь, Владивосток — это самый Дальний Восток России, портовый город с массой пьянствующих моряков — откуда бесконечные жуткие происшествия. Самое ужасное было то, что некоторых героев приходилось зашивать регулярно, каждую субботу. Но в этом тоже были свои прелести.

— Аня, тебя послушать, так во всем есть положительные стороны, — восхищенно заметил Адам.

Она кивнула.

— Конечно. Пока одни накладывали швы, я принимала роды. Тогда-то я и стала подумывать о гинекологии как о специальности. И снова подала заявление в Москву.

— Ты в самом деле любишь, когда тебя пинают, да? — беззлобно прокомментировал Адам.

— Это точно. Но в тот раз я действительно удивилась. Меня взяли. И не куда-нибудь, а в университетскую больницу. Ты разве не знаешь, что если не сдаваться, то рано или поздно добьешься своего?

Адам задумался. Она, наверное, продолжает лелеять надежду завести ребенка, подумал он.

— Представляешь, — рассказывала дальше Аня, — накануне моего отъезда начальник «Второй Речки» разрешил мне устроить отвальную в актовом зале! Никогда в жизни я столько не плакала и не смеялась.