Валерий Мухачев - Сын предателя

Утром приятная жизнь закончилась. Хозяин и два мужика втащили два мешка картошки под навес, хозяин поделился спичками, солью, добавил ко всему этому кусок солёного свиного сала.

-Знакомьтесь, Иван и Егор! - сказал хозяин бани. - Желают воевать с врагом. Ружьё у них одно на двоих, но попадают в живность без промаха.

Познакомились без особых формальностей, скорее обрадовались, что теперь связь с деревней будет прочной.

-А трудности не пугают? - спросил Фёдор, скорее для видимости, понимая, что крепким мужикам в деревне находиться гораздо опасней. Немцы на каждого мужика в деревне смотрели как на помощника партизан и при малейшем подозрении суд был коротким.

От Ивана и Егора Фёдор узнал о трагедии, разыгравшейся с отрядом партизан, когда они добрались до разрушенных землянок. Женщин и детей через их деревню увели дальше, и о судьбе их они ничего не знают. А партизаны ушли по болоту, которое немцы обстреливали. Стрельба из пушек была хорошо слышна.

В землянке, которую облюбовали Фёдор и Андрей, Иван и Егор оставаться не советовали. Они просто предложили пойти ещё в одну деревню, которая даже не была отмечена на картах местного масштаба. Из неё перед войной были переселены полтора десятка человек поближе к конторе колхоза "Путь Илича". Две старухи и старик не захотели покинуть свои дома, дожили до войны и померли то ли от страха, послушав радио, то ли гул самолётов их напугал смертельно.

Два дома оказались добротными, остальные зияли пустыми глазницами, заборы исчезли в печах стариков, сараи печально покосились и заросли лебедой. Ни дорожек, ни тропинок не сохранила природа. Бурьян был уже засохший, ломался под сапогами с хрустом, мелкий ельник и берёзки вперемежку с осинами заставляли путников обходить целые заросли.

На самом деле, лучшего места для новой партизанской базы трудно было бы найти. Нужно было только подремонтировать, утеплить стены, окна двух домов, которые едва высились в этой чаще. Оставалось заготовить дрова.

На разведку пошли Фёдор с Иваном, взяв два ружья. Иван хорошо знал местность, поэтому шли к автомобильной дороге без карты. Идти пришлось долго, постоянно напрягая зрение, пытаясь уловить малейшую опасность. Только к вечеру перед ними открылась просека. Дорога, мало наезженная, больше походила на сообщение между сёлами, но с двумя охотничьими ружьями только на этом просёлке можно было рассчитывать на какой-нибудь успех.

Дошли вдоль до крутого поворота дороги, здесь залегли и стали ждать. Иван был по-деревенски молчалив, Фёдору, когда он нервничал, опять портил настроение желудок. Он крепился и тоже молчал. Часа три ожидания не дали никакого результата. От этого Фёдору пришла мысль, что они неплохой выбрали район для партизанской базы. Но пришлось вернуться ни с чем.

В следующий раз с Иваном пошёл Андрей. Было решено, что они пройдут дальше, поэтому продуктов взяли на сутки. Рано утром они ушли тем же маршрутом. Ожидание было томительным и долгим. Только к утру третьего дня разведчики порадовали оставшихся своим возвращением. Наградой были две немецкие гранаты, автомат и два рожка с патронами немецкого изготовления.

Экзамены наступили, как всегда, неожиданно. Как бы студенты ни тянули время, как бы ни трепали свои нервы ожиданием неминуемой расплаты за бесцельно потерянные часы, дни и даже месяцы, экзаменационная сессия всегда сваливалась, как снег на голову. Группа "А" была на редкость сплочена студентом Карачёвым, единственным коммунистом на худ-графе с большим партийным стажем. Наверно, поэтому он был избран парторгом факультета, и едва ли

кто-нибудь из преподавателей-художников решился бы поставить ему два по рисунку или живописи.

Но вот по общеобразовательным предметам педагоги были независимы, отчего по русскому языку за диктанты бывший старшина морской службы неизменно получал двойки. Неприязнь к удачливому студенту хилого сложения росла неудержимо у парторга, который из-за своей вечной неуспеваемости организовывал всю группу для изготовления шпаргалок.

К своему тридцатилетию позабыв все свои школьные познания, которые и без того были посредственными, в чём Николай не сомневался, Карачёв не столько заботился о группе "А", сколько о своём неустойчивом положении у стола экзаменаторов. Николай соглашался написать шпаргалку, но воспользоваться помощью отказался наотрез. Ему претила такая система зарабатывания диплома.

Николай считал, что самая обычная тройка, на которую он подготовится к экзамену, даст ему хоть какие-то познания, которыми как-нибудь удастся воспользоваться в будущей работе. Участвовать в изготовлении шпаргалок приходилось, чтобы не портить отношения с КПСС в лице старейшего студента Карачёва, которого панически боялись обидеть преподаватели рисования и живописи. Бездарный рисовальщик, и не мене бездарный живописец, Карачёв был не единственный, кто учился исключительно для получения корочек с бронзовым оттиском!

Николай понимал, что не всем дано то, чем так щедро одаривает судьба его. Он не задирал нос, не воображал, но какие-то промахи в его поведении по причине молодости вырастали в глазах неуспевающих по рисунку и живописи до уровня издевательства. Простой, равнодушный взгляд на непрочный рисунок или серую живопись таких студентов выглядел откровенным плевком в душу. Нежелание подсказать ошибки воспринимались, как зазнайство.

Студенты не хотели замечать, как преподаватель злился, если Николай пытался это делать на первом курсе. Конечно, совсем чистеньким в учебном процессе едва ли было возможно оставаться даже успевающему студенту. Николай хорошо помнил, как ему повезло с "начерталкой". Теперь наступила пора Физики, которую никаким напряжением ума ему было не осилить после полностью не освоенного материала школьной программы. Её даже в шпаргалочную систему невозможно утрамбовать.

Сам учебник по физике по толщине превосходил словарь Ожегова по русскому языку.

Николай знал, что идёт проваливать предмет без процента надежды на успех. Его обречённый вид после трёх бессонных ночей, исхудалое лицо не остались без внимания преподавателя. Семёнов сам был для высокого роста худощавым, если не сказать, просто худым. Сочувствующим взглядом он проследил за нервно дрожащей рукой Николая, потянувшейся за билетом.

-Ну, смелее, Лубин! - сказал он с улыбкой.

Николай назвал номер билета, который ему ничего не мог сообщить, пошёл к столу, сел и упёрся взглядом в листок, на котором вырисовывались "иероглифы" физической науки. Дальше произошло что-то, не вписывающиеся в экзаменационную этику.

-Кажется, я проголодался! - сказал, зевая, Семёнов. - Вы, тут, Людмила Христофоровна, последите за порядком, а я схожу в столовую!