Олег Зайончковский - Сергеев и городок

— Скажу… если не обидишься, — Колька посмотрел ему в глаза. — Плюнь ты на нее! Из-за баб расстраиваться — последнее дело. У этого козла «бээмвуха», баксы… А бабы в сорок лет не бывают идеалистками.

— Она не такая, старик. — Сергеев возразил, но как-то вяло.

— Брось, все они одинаковые… — Колька поиграл желваками. — Одно тебе обещаю: если этого сучка встречу, своей рукой ему мозги вышибу!

Ответить Сергеев не успел — в дверь позвонили.

Он открыл. На пороге стоял Генрих Иваныч.

— Привет, — обрадовался Сергеев, — ты как чувствовал — у меня уже Безукладов сидит. Заходи, вместе меня жизни поучите.

Бок не ответил на улыбку; похоже, он был здорово пьян. Молча пройдя в прихожую, Генрих плюхнулся на банкетку.

— Ты что, старик, все еще в запое? — спросил участливо Сергеев.

Генка молчал, уставясь перед собой невидящим взглядом.

Из кухни Показался Безукладов:

— Кто пришел?.. A-а, немец, здорово… Что это с ним?

— Не знаю… Ген, что случилось?

— Карл… погиб, — выдавил Генка и заплакал.

Бедный старый Карл, задумавшись, попал под машину — очень уж их много развелось в городке… Сегодня Генрих Иваныч закопал своего друга… ах, если бы он мог похоронить в той же яме воспоминания, что вчера еще грели, а теперь жгли ему душу…

— Мы с ним на Азовское море ездили… как он любил купаться… — Бок вздыхал, и глаза его вновь увлажнялись.

Приятели пили за упокой собачьей души и утешали, как могли, Бока, как вдруг опять раздался дверной звонок.

— Кто там еще?.. — Сергеев отставил невыпитую рюмку и пошел открывать.

Он отворил дверь и… вот уж кого он меньше всего ожидал увидеть, так это Моргулиса! В руках Гарик держал две большие сумки.

— Хай! — Моргулис вошел по-хозяйски, с обычным своим самоуверенным видом. Он поставил сумки: — Ну, чего застыл? Принимай жену.

Наташа действительно показалась в дверях.

Однако немая сцена оказалась скомкана: на кухне загремели стулья и вышли оба сергеевских собутыльника. Безукладов попытался оценить ситуацию, но Бок, неожиданно для всех, молча и яростно набросился на Моргулиса.

— Чего?!. Чего?! — завизжал Гарик тонким голосом, увертываясь от пьяных кулаков.

Генку схватили за руки.

Моргулис истерически вопил:

— Сволочи, чего я вам сделал?!. Трое на одного… Наташка, уйми их!

— Будешь, гад, знать, как наших баб уводить, — мрачно пригрозил Безукладов. — Погоди, еще я до тебя доберусь…

— Каких баб? — вытаращился Гарик. — Кого я уводил?

— А с кем она была? — Сергеев кивнул на жену.

— Ты что — идиот? — Наташа выступила из-за Гариковой спины. — Ты что, не знаешь, с кем я была? Я тебе звонила каждый вечер… А где ты был, я не знаю. Из-за тебя, между прочим, Гарика сорвала.

— А ответчик?.. — недоверчиво возразил Сергеев.

— Ты посмотри, может, у тебя телефон не работает, — посоветовал Моргулис, приходя в себя.

Сергеев поднял трубку. Телефон молчал…

— Ну?

— Тьфу ты, черт!.. — вырвалось у него.

Похоже было, что недоразумение разъяснилось. Жена пошла переодеваться с дороги. Моргулис потребовал водки.

— А не боишься — за рулем-то?

— Плевать…

— Молодец, — похвалил Колька, — это по-нашему… Ты того… на Генку не обижайся — он сегодня Карла похоронил.

— Карла?.. А что за Карл — тоже немец?

— Молчи, дурак…

Чувствуя, что Наташе их попойка не в радость, сергеевские приятели довольно скоро засобирались. Моргулис объявил, что в Москву сегодня не вернется, и они решили продолжить у Безукладова.

Сергеев провожал их до двери:

— Вы уж извините, мужики, я дальше — пас…

— Понятно, понятно…

— Гарик, ты меня прости… И спасибо тебе за помощь.

— Если что — обращайтесь, — небрежно ответил Моргулис.

После их ухода жена разбирала сумки. Она была не в духе и потому без почтения хлопнула на стол стопку пластинок.

— Вот. Это тебе Гарик прислал.

— Спасибо.

— Спасибо… А ты что здесь устроил? Не просыхал все время, грязищу развел… Мусор-то хоть раз вынес?

— Нет…

— Вот иди и вынеси.

И Сергеев пошел выбрасывать мусор. Еще спускаясь по лестнице, он услышал крики и шум сражения; они доносились из квартиры Васьки Матюшина. Когда он возвращался с пустым ведром, Васькина дверь была уже нараспашку, а побоище, похоже, достигло кульминации. Безотчетно Сергеев шагнул в открытую дверь. Васька кидал в жену чашками, но попадал все время в стену, и это приводило его во все большее бешенство.

— Эй, артиллерист, — сказал Сергеев, — ты так всю посуду переколотишь!

Васька обернулся и выкатил на него красные глаза:

— А тебе чего надо?! Канай отсюда!

— Ты это… зачем женщину обижаешь?

— Твое какое дело? Учу, чтобы не блядовала… Может, ты тоже ее трахал? Так я тебе щас..

— Попробуй, — тихо ответил Сергеев и поставил ведро.

Васькина жена, всхлипывая, пыталась их остановить, но было поздно… Сергеев с таким упоением, так отчаянно махал руками, что совершенно ошеломил здорового Матюху. Минуты через три бойцы выдохлись.

— Хорош, Сергеев… Ты мне зуб выбил… — прохрипел Васька и полез пальцами в окровавленный рот. — Тьфу!

Оба тяжело дышали. Васька переступил, и под ногой его что-то хрустнуло; он, сопя, нагнулся. Это были сергеевские часы.

— «Сейка», бля… — сокрушенно прочитал Матюха и протянул часы Сергееву.

Почему это доктора все пишут такими каракулями, будто находятся в состоянии аффекта? Лидия Филипповна вручила жене листок направления, похожий больше на предсмертную записку, чем на документ.

— Что ж, — участковая посмотрела на Сергеева без улыбки. — Допрыгался ты до пневмонии. Завтра с утра в стационар… как говорится, с вещами.

Она допила свой кофе, надела пальто, не успевшее просохнуть, и, коротко простившись, ушла в осенний сырой и непроглядный вечер.

— Допрыгался… — жена задумчиво повторила врачихины слова.

Сергеев виновато пожал плечами.

— Филипповна-то совсем постарела… — пробормотал и откинулся на подушку.

Ночь Сергеев пролежал на спине, стараясь не шевелиться и удерживая кашель: всякое движение отдавалось колющей болью в правом боку. По временам над ним склонялась жена и давала таблетки и воду. Покачивались ее груди, которые Сергеев останавливал влажной благодарной рукой…

А утром, собрав необходимое в полиэтиленовый пакет, они пошли в больницу. На дворе стоял поздний октябрь, и весь городок представлял собой одну большую лужу. Мокрыми были все: и вороны, и собаки, и машина, сломавшаяся посреди дороги, и шофер, чинивший ее стынущими руками. Перекошенный, бредущий с трудом Сергеев лишь дополнил своей фигурой общую унылую картину, — еще бы лучше это сделала похоронная процессия.

Городская больница размещалась в нескольких одноэтажных бараках, разбросанных по некрутому взгорку и почти терявшихся в колоннаде рыжих старых сосен. У подножия вековых деревьев происходило малозаметное, но непрерывное движение. Медленно прогуливались нечесаные, странно одетые личности — больные; мимо них, будто не замечая ходячую нежить, сновали деловитые медработники в халатах. Сергеев, еще не войдя в отделение, почувствовал, что ступает в другой, особый мир, где не будет места его прежним заботам.