Алексей Моторов - Юные годы медбрата Паровозова

Колонны растянулись на многие километры, за ними остались пустые, похожие на призраки города, где собаки на улицах пожирали трупы.

Начиналась последняя четверть двадцатого столетия.

Исправление трудом шло полным ходом, заключенные из лагерей утром шли строем на работу осушать джунгли, а вечером те, кто выжил, строем шагали с работы. Миска баланды в день и занятия по марксизму на ночь. Люди умирали тысячами. И не только от дизентерии и малярии. Их массово забивали мотыгами на полях. Зачем тратить боеприпасы, когда можно просто раскроить череп. Всю страну покрывали “поля смерти”, бесконечные ямы с присыпанными известью трупами.

При этом – полная анонимность власти. Такого в истории никогда не было. Ни имен, ни портретов – ничего. Никто не знал, кто правит страной, кто отдает приказы. А ведь это были люди, жившие когда-то в Латинском квартале, из милого студенческого союза, сложившегося в Париже, многие из них имели дипломы Сорбонны. Настоящие аскеты, презирающие роскошь. Им не нужен был собственный культ, им не нужна была слава и преклонение.

Они и себя называли даже не по именам, а по номерам. Это, кроме всего прочего, было залогом их личной безопасности. “Старший брат один”, “Старший брат два”… А “Старший брат один” Пол Пот еще любил подписываться “Товарищ 87”.

Лишь однажды в бараках вывесили ксерокопии портрета Пол Пота. И только тогда его двоюродная сестра, стоя в очереди за баландой, та самая, с чьей помощью он получал образование в Париже, наконец поняла, кто отправил ее в лагерь.

Пол Пот с чистым сердцем объявил о том, что коммунизм в стране построен. Ему, первому и единственному в мире, удалось с успехом привести народ Кампучии в светлое будущее всего человечества, к чему едва приблизились те, кого он считал своими кумирами. И тут было чем гордиться. Ни тебе классового, ни национального расслоения, никакого инакомыслия, никакого оппортунизма, все недобитые работают в лагерях и благодарят старших братьев, которые освободили их от всего ненужного, им даже супругов подбирали в партийных ячейках. Сен-Симону такое и не снилось.

Красные кхмеры просчитались, когда решили повоевать с Вьетнамом. Закаленная в войне с американцами, прекрасно вооруженная вьетнамская армия моментально раздолбала батальоны подростков-садистов. Все-таки убивать беззащитных людей – это одно, а воевать – совсем другое.

Пол Пот с остатками своей армии ушел в непроходимые джунгли, а всем открылась истинная картина и масштабы зверств. За четыре года Пол Пот со своими соратниками при молчаливом попустительстве остального мира уничтожили три миллиона человек из десяти. Даже у товарища Сталина не было такой динамики.

Пол Пот сидел в лесу, как подобает партизану, периодически его армия устраивала боевые вылазки, хотя силы Красных кхмеров таяли из-за непрекращающегося дезертирства. Параллельно он проводил в джунглях что-то вроде семинаров по передаче своего ценнейшего опыта для высоких государственных деятелей разных стран, ведущих борьбу за мир во всем мире, которые охотно съезжались на огонек к этому истинному марксисту.

Потом у всего прогрессивного человечества появились другие нравственные ориентиры, тот же Ясир Арафат, и Пол Пот постепенно вышел из моды.

В конце концов он надоел даже своим сподвижникам. Его арестовали, обвинили в предательстве интересов революции и даже устроили бутафорский суд, который приговорил отставного вождя к пожизненному заключению. Содержали Пол Пота в двухкомнатном бараке, не мучили, даже оставили при нем жену. Время от времени к бывшему диктатору допускали журналистов, которые брали у него интервью. Пол Пот, успевший превратиться в разбитого болезнями маразматика, тихо говорил, что лично он ни о чем не жалеет. Вся его жизнь была посвящена делу революции.

Умер он своей смертью. Тело сожгли на костре из автомобильных покрышек. Также предали огню две ветхие гимнастерки, трость и соломенный веер, которым Пол Пот отгонял москитов. Такое наследство оставил после себя главный душегуб послевоенного времени, убивший каждого третьего жителя своей страны, “Товарищ 87”, беззаветный строитель коммунизма, маленький Сар.

Что может быть лучше, чем жить в собственной квартире? Хорошо, полная свобода, до поликлиники два шага, да и наведываться туда я стал всего раз в неделю. Невропатолог в начале марта вышла на работу, и я наконец расстался со своей Валигузовой. В последнюю нашу встречу эта знойная женщина-терапевт сидела и, морща лоб и шевеля губами, работала, то есть напряженно строчила переводной эпикриз. В какой-то момент она прервала свое нелегкое занятие, нахмурилась и вдруг впервые за два с лишним месяца взглянула на меня.

– Я что-то не пойму, где у вас травма срединного нерва? – с капризным недовольством спросила Валигузова. – На руке или на ноге?

– На руке! – горько вздохнув про себя, ответил я и на всякий случай подсказал: – На правой!

Было немного обидно: ходишь к ней три раза в неделю начиная с Нового года, а она так и не удосужилась узнать, хромой я или косорукий. Ну а еще, согласитесь, досадно, когда лучший врач и клиницист не знает, что срединного нерва на ноге нет и в помине.

А невропатолог оказалась классной теткой, мы с ней даже чаи с карамельками гоняли. Через неделю ей удалось выбить мне направление в городскую физиотерапевтическую лечебницу, где я принимал радоновые ванны, мою руку били электрическим током и подключали к ней всякие другие хитрые приборы.

В конце марта меня послали на ВТЭК. Это такое освидетельствование для инвалидов, где целая комиссия решает, что с ними делать дальше, лечить или пристрелить.

К тому времени я находился на больничном уже четыре месяца. Нормативный срок, после которого или сразу дают инвалидность, или продолжают терапию. Дожидаясь вызова, я сидел в очереди и чувствовал себя отъявленным симулянтом. Вокруг меня были однорукие, одноногие, на костылях и в креслах-каталках.

Мне разрешили продолжать сачковать.

– Ты молодой, – сказали, – полечись еще четыре месяца, чем черт не шутит, а вдруг поможет!

Свободного времени теперь появился вагон. На поликлинику у меня уходило полчаса в неделю, к тому же после переезда я перестал мотаться по Москве в поисках мебели, нужно было срочно придумывать себе конструктивное занятие, например латать дыры в образовании.

Я, сколько себя помню, все время читал, но есть книги, которые не откроешь в метро, не возьмешь в библиотеке. Их тайно провозили из-за кордона, перепечатывали на машинке, фотографировали, даже переписывали вручную.

Каналы, по которым шла подобная литература, всегда старались надежно законспирировать. Владельцам грозили нешуточные неприятности, вплоть до тюрьмы. Так что заполучить вожделенную крамолу можно было только с превеликим трудом, а некоторые и вовсе не имели такой возможности.