Алексей Моторов - Юные годы медбрата Паровозова

Надо же, опоздал! Ну что ты будешь делать! Ладно, придется потерпеть до завтра. И на дорожку спросил, больше для порядка:

– Ну а двойки-то есть?

– Да до фига! Человек двадцать с двойками! – радостно сообщил один из них. – Не меньше!

Ничего себе! Двадцать двоек – это значит, что почти каждого третьего отсеяли. Никогда такого на сочинении не было.

– Мужики! – взмолился я. – Вспомните, а фамилии Моторов там не было?

Мужики стали морщить лоб и вспоминать.

– Вроде был такой! – неуверенно произнесли они. – Но мы, если честно, наизусть не заучивали!

Я поехал домой в соответствующем настроении. Биология не лезла в голову, тем более Лена была дома. А я все еще строил из себя инкогнито из Петербурга, не раскрывая свою страшную абитуриентскую тайну. Но ближе к ночи все-таки не выдержал и позвонил отцу. У него была легкая рука. Все долгие годы моих поступлений он ездил и смотрел списки двоечников на сочинении. И никогда там меня не находил. Не потому что плохо видел, а потому что мне помогали шпаргалки. Короче говоря, я взял и раскололся. Отец заверил, что поедет и посмотрит.

Утром в начале десятого зазвонил телефон. Меня в этом списке не было. А двоек влепили двадцать семь штук.

Кабинет ректора Первого медицинского института находился на первом этаже нашей больницы. У него имелся еще один, в самом ректорате на Пироговке. Но помимо ректорской работы у Владимира Ивановича Петрова была должность заведующего кафедрой хирургии, так что он частенько наведывался к нам сюда, в больничные стены.

Елена Николаевна постучала в дверь и, не дождавшись приглашения, вошла. Она действительно была взволнована.

– А, Леночка, здравствуй! – приветливо кивнул ей немного смахивающий на бронзовый монумент Петров. – С чем пожаловала?

– Владимир Иванович! – чуть не плача, воскликнула та. – Помогите мальчику! У нас мальчик в реанимации медбратом работает. В этом году уже шестой раз поступает! У него только биология осталась, а химию он на пять сдал, представляете! Ему лишь бы не двойку! Помогите! У вас, может, никогда больше такого студента не будет!

– Леночка, успокойся! – ласково и твердо произнес Владимир Иванович. Он уже уходил с поста ректора, ему оставалось не больше двух месяцев. Можно было спокойно сделать доброе дело. – Скажи мне номер группы, фамилию и день экзамена!

– Спасибо, спасибо вам большое! – с чувством произнесла та. – Я сейчас все узнаю и прибегу!

– Хорошо-хорошо! – улыбнулся ректор. – Прибегай, я еще с час здесь буду.

– Томка, а ну давай быстро звони Моторову! – показав пальцем на телефон, облегченно выдохнула Гаркалина, прибежав в отделение. – Пусть скажет, когда он сдает и номер группы!

Царькова немедленно стала накручивать диск, но только длинные гудки были ей ответом.

Я решил пройти через эстакаду, еще из автобуса увидел, что ворота открыты. Хотя ехать сюда сегодня было необязательно. Незачем. Лучше бы сразу домой, а там спать до утра.

И только я показался в коридоре, как кто-то завопил:

– Елена Николаевна! Елена Николаевна! Моторов идет!!!

Откуда ни возьмись, она налетела, чуть не сбив с ног.

– Леша, где тебя носит, быстро говори номер своей группы и день, когда ты биологию сдавать будешь! А я к Петрову побежала, пока он не ушел!

Я взял ее за руку:

– Да поздно уже к Петрову бежать, Елена Николаевна! У меня сегодня экзамен был!

– Как сегодня, почему сегодня, а я думала, что завтра или послезавтра! И почему поздно? – почти закричала она. – Ничего не поздно! Петров мне обещал, он вмешается, может быть, еще все переиграем, на апелляцию подадим!

– Да потому поздно, что я сдал биологию! Час назад. На четверку! – улыбнулся я. – А вы еще будете рассказывать, что есть такой балбес, который на шестой раз поступил. И удалось ему только благодаря вашей настойчивости и вере в него. Спасибо, никогда этого не забуду!

И с чувством поцеловал ее в щеку.

Вот теперь можно и домой.

Но почему мне так горько и тоскливо? Это неправильно, должно быть совсем по-другому. Ведь казалось, что, когда я осуществлю свою мечту, мое поступление все изменит. Прежде всего меня самого. Я сломаю рога своему Минотавру, стану веселым, довольным, уверенным в себе. Верил, что-то сразу произойдет, ангел ко мне с небес спустится, какой-нибудь шестикрылый серафим. Горизонт озарится радужными огнями, душа будет петь. Но ничего подобного почему-то нет. Только смертельная усталость и обида.

И что им стоило принять меня семь лет назад!

Если идти от угла Большой Никитской и Моховой в сторону Тверской, то, не доходя до гостиницы “Националь”, будет поворот налево во двор.

Пройдя здание геолого-разведочного института, нужно повернуть направо и продолжать движение, пока не упрешься в крыльцо здания из темно-красного кирпича. Это знаменитая анатомичка Первого медицинского. Раньше здесь принимали документы у абитуриентов, причем происходило все в большом секционном зале и в ряде случаев прямо за секционными столами. Тут же проводились вступительные экзамены. Я еще застал то время. Но в дальнейшем, после ремонта Санитарно-гигиенического корпуса на задворках ректората, все действо переместилось на Большую Пироговскую. А в анатомичке стали вывешивать только дубликат списка поступивших, но уже разбитый на вновь сформированные группы.

Свою фамилию я обнаружил почти сразу. В двадцать второй группе второго лечебного факультета. Мой порядковый номер в группе обозначался цифрой семь.

Пора было ехать на дежурство, я хоть и отпросился, но совесть тоже надо иметь.

Было весело и шумно, такое впечатление, что меня решила поздравить вся больница. Люди все подходили, пожимали руку, хлопали по плечу. Некоторые говорили:

– Ну наконец, а то ты уже всех достал, Леша Паровозов!

А мне только и оставалось, что смеяться и отвечать:

– А уж как я себя достал, вы даже представить не можете!

И это было чистой правдой.

Впереди ждал недельный отпуск, который я выклянчил, поедем в Пущино, где нас ждет Рома. Будем ходить, гулять, грибы собирать.

Потом нужно будет книжки в библиотеке получить, тетрадки купить. Халат приличный найти. Но все это приятные хлопоты. Ведь я теперь учиться буду. Хотя я так уже отвык от учебы, вдруг возьмут меня да и выпрут сразу, не дожидаясь первой сессии, за тупость.

Работу в реанимации я решил не бросать. Оставлю себе несколько дежурств. На полставочки. Ну или чуть больше. Во-первых, нужно семью кормить, а во-вторых, чтобы навык не растерять. А что полы опять придется мыть – подумаешь, ерунда. Может, у меня хобби такое? Буду, словно Гарун аль-Рашид, переодеваться в платье простого дервиша, хватать ведро, швабру, что уж тут особенного? Хотя учиться на дневном отделении и пахать сутками и ночами в реанимации будет непросто, но я и не такое выдерживал. Главное – не объективные трудности, а настроение.