Чума в Бедрограде

— Командир, за лицом следи, когда о кассахских шлюхах думаешь, — хмыкнул черёмуха. — Извиняй, я-то не завкаф. И не Дмитрий Борстен, которого нет, и не Дмитрий Ройш, которого не было, и не какой-то другой Дмитрий, которого Бедроградская гэбня сегодня так хотела увидеть. Кругом кассахские шлюхи, и ни одной на этом складе, какая тоска.

Соций схватил черёмуху за голое плечо и рывком поднял на ноги:

— Ни одной? Как сказать. Давай-ка мы с тобой опознание проведём, — Соций подтащил черёмуху к аппаратуре, воспроизводящей изображение, и нажал пару кнопок. — Я тебе сейчас кое-что покажу, а ты мне скажешь, не узнаёшь ли ты, дрянь, Дмитрия Борстена или Дмитрий Ройша.

Было понятно, что ничего это не даст, что черёмуха как не раскалывался, так и не расколется, кто у них там на самом деле по Университету и Медкорпусу с фальшивыми документами бегает, и вообще эту конкретную запись сюда из архивов для психологических воздействий на другого человека притаранили…

Но слишком много кассахских шлюх разом начисто отбивают представления о целесообразности.

Длина плёнки — три часа сорок две минуты двадцать секунд.

С учётом перемотки, британо-кассахского флага перед глазами и уверенной руки черёмухи на ширинке форменных гэбенных брюк, реальный объём потраченного на просмотр времени можно будет узнать только из записи уже этой встречи.

Встреча записывается.

Бедроградская гэбня будет рассматривать её под лупой.

Социю не будет неудобно перед Бедроградской гэбней за допущенные вольности (на плёнке вон вольности похлеще).

Социю будет хуже чем неудобно, за допущенные разговоры.

Пока на плёнке два десятка младших служащих наглядно демонстрировали всем желающим, для чего нужны кассахские шлюхи, Соций с черёмухой, к сожалению, ещё и говорили.

Говорили, блядь.

Плёнка старая — май семьдесят шестого, записана как раз перед последней вспышкой степной чумы на Колошме. Рябит, притормаживает, случайно меняет контрастность. Сейчас плёнки гораздо лучшего качества, но и эту уже можно смотреть.

Из-за кассахской шлюхи.

Когда-то Андрей имел неосторожность взяться решать проблемы Бедроградской гэбни своими методами, не посоветовавшись собственно с Бедроградской гэбней.

Поехал на Колошму трясти заключённого 66563 (он же Гуанако С. К.) на предмет слабых мест гэбни Университетской. Даже если оставить в стороне специфичность пируэта его тактической мысли, это всё равно была дурная затея. На Колошме началась степная чума, гэбня Колошмы вынуждена была отчитаться наверх, кто находился на территории колонии на момент объявления чрезвычайной ситуации, — и слухи о самодеятельности Андрея дошли даже до Бюро Патентов.

Мог, кстати, и вовсе не вернуться оттуда — степной чуме поебать на уровни доступа. Но вовремя сообразил, припугнул помнивших его по прежней службе охранников, улизнул на ночном товарняке. Два десятка младших служащих, которых он с собой прихватил для самодеятельности, не улизнули. Не выжил вроде бы ни один.

Но хоть кассахскую шлюху отымели перед смертью.

Для того чтобы 66563 (он же Гуанако С. К., он же вообще-то черёмуха, что ещё дерьмовее) думал побыстрее, как помочь Андрею завалить Университетскую гэбню.

В общем, вчера вечером, пока все ещё считали, что на встречу в качестве Дмитрия Борстена явится Дмитрий Смирнов-Задунайский (он же кассахская шлюха), Андрей убеждал Соция, что эта плёнка может быть хорошим инструментом для выбивания собеседника из колеи.

С личностью собеседника Бедроградская гэбня облажалась, поэтому плёнка побыла хорошим инструментом для выбивания из колеи самого Соция.

Нельзя смотреть, как два десятка младших служащих имеют кассахскую шлюху, и оставаться в своём уме.

Если ты, конечно, не черёмуха, который, дрянь такая, способен одновременно смотреть, расстёгивать форменные гэбенные брюки и задавать правильные вопросы.

И Соций ведь ответил на них.

Коротко, но достаточно для составления общей картины.

Ответил, как и почему фаланги выпустили и вернули в гэбню Андрея.

Ответил, когда Бедроградская гэбня догадалась, что Университет контролирует ситуацию с чумой.

Ответил, что никто так и не понял, откуда Университет узнал о планах Бедроградской гэбни.

Ответил, сколько районов подверглось централизованному заражению через водопровод и канализации.

Ответил, что завкафский дом через водопровод и канализации Бедроградская гэбня не заражала.

Ответил, что после манёвров фаланг запасов вируса не осталось (хоть это и не проблема), а запасы лекарства пришлось спешно восполнять (что не самая большая проблема, но проблема).

Ответил, что Ройшеву девку собственноручно прибили ещё во вторник, до того, как вернулся Андрей и до того, как догадались, что Университет в игре.

Ответил, что боялись кидалова от Андрея и расследования от фаланг, а потому даже не допросили девку (а стоило), просто убрали свидетеля побыстрей.

Ответил, что Ройша в Хащину вызывали через своего врача, чтобы слазить к нему в сортир, воспользовавшись тем, что девка мертва, а в Университете об этом не знают.

На все вопросы ответил.

Даже что завкафа из квартиры Гошка с Андреем выносили в его собственном ковре.

Нельзя смотреть, как два десятка младших служащих имеют кассахскую шлюху, если рядом с тобой сидит черёмуха (он же 66563, он же Гуанако С. К., он же, блядь, сержант Гуанако из твоего собственного давнишнего спецподразделения Ирландско-Всероссийской Армии).

Нельзя.

Когда в голове поганым образом прояснилось и стало чуть менее важно пристально следить, как стонет и извивается на рябой плёнке кассахская шлюха, Соций через силу обернулся к черёмухе. И увидел, что больше там и не пахло никакой черёмухой. То есть как раз по-прежнему пахло, но это всё, что осталось от ёбаного спектакля.

Гуанако (сержант Гуанако) выключил все бордельные замашки, по-человечески потянулся, по-человечески сел — и потому в шелках и кружевах выглядел теперь совершенно бредово.

Соций бы даже поржал, если б только что не сдал ему Бедроградскую гэбню с потрохами.

— Слышь, командир, — с тоской уставился на свои цветные с золочёным фильтром сигареты Гуанако, — угости нормальным куревом, а? Нет больше сил этой блядской хуйнёй давиться.

Соций сумрачно протянул ему пачку.

— Командир, — Гуанако покачал головой, — когда этот наш Университет был борделем в прямом смысле слова — слышал, наверное: Йыха Йихин, Академия, оскописты? Так вот, когда этот наш Университет был борделем в прямом смысле слова, там наличествовала традиция, которую я до сих пор понимаю скорее умом, нежели, гм, сердцем. Ряд помещений были оборудованы под так называемые аскезные. Специальные комнаты для тех, на кого после эротических действий наваливается тяжесть бытия и осознание собственной греховности, — Гуанако хмыкнул. — Командир, отставить аскезную.