Чума в Бедрограде

Порт будеткочевряжиться, но дальше уже есть Гуанако. Гуанако ещё кого-нибудь разведёт на бабки.

Или совратит.

Или запрётся с ним на складе. Или ещё где-нибудь запрётся.

У Гуанако ещё две черёмуховые капсулы остались.

БЕСЧЕСТНОСТЬ

— Вам не стыдно просить о помощи Медицинскую гэбню, Сергей Корнеевич? — сладенько пропели Охрович и Краснокаменный.

— Вы бы справились и без её головы.

— С головой вообще делать дела неспортивно.

— Ваш командир вас безо всякой черёмухи любит, он вам подрочить дал.

— И денег вы бы сумели найти.

— Можно было, например, ограбить саму Бедроградскую гэбню.

— Взять в заложники Первое Большое Перевёрнутое и потребовать выкуп.

— Устрашить мирное население бездарно розданными скопцами.

— Зачем вы прибегаете к дешёвым приёмчикам?

Гуанако сделал лицо очень бедного и очень дальнего родственника.

Охрович и Краснокаменный по-прежнему видели все его лица со спины.

— С командиром — кто ж знал, — промычал Гуанако. — Я и не думал, что он ко мне до сих пор так по-человечески относится, что разговор сам собой сложится. Может, кстати, и не сложился бы без дополнительных химических воздействий, только мы этого уже никогда не узнаем. Наркотики — это дёшево, зато надёжно. А всякое там человеческое отношение — никогда не знаешь, есть оно или нет. Не принимаются претензии! Как умеем, так и работаем.

— Кто вам сказал, что вы имеете право не принимать наши претензии? — возмутились Охрович и Краснокаменный.

— Человеческое отношение всегда есть, если есть один человек и второй человек.

— Человеческим отношением называется отношение первого человека ко второму.

— И наоборот.

— Вот какое оно — другой вопрос.

— Мы-то думали, вы храбрый, а вам нужна наркота, чтобы не робеть пред командиром!

— Всё равно гнильё ваши предъявы, — заупрямился горный попрал Гуанако. — Можно просто не робеть, а можно действовать эффективно. Если это означает перестраховываться, приходится перестраховываться. Мы тут все и так достаточно без страховки наворотили, чтоб теперь разгребать ближайшие десять лет. Слушайте, — вдруг прервал он нравоучительную тираду соображением о жизни насущной, — все понимают, конечно, что Максим — ваша добыча, и вам решать, что с ним теперь делать. Но встаёт вопрос: вы решили?

— Мы что, не можем его убить? — хором (иногда они позволяли себе) вскричали Охрович и Краснокаменный.

— А вы хотите? — усомнился Гуанако. — Он же так будет меньше мучиться.

— С чего вы взяли, что преумножение людских страданий в наших интересах?

— Вам кто-то что-то про нас наговорил?

— Не верьте. У нас много злопыхателей, и они врут.

— Назовите имена, и к вечеру они самолично признаются вам в том, что врали.

— И не спрашивайте, что у них с лицом: упали с лестницы.

Гуанако позорно сбежал в свою привычную прострацию:

— Я не настаиваю, но, возможно, стоит подумать о Максиме в практическом ключе.

— Вы пытаетесь купить нас нашим священным обетом, — укорили его Охрович и Краснокаменный.

— Студенты многое бы дали за возможность применить заместителя заведующего кафедрой в практическом ключе.

— Меньше, чем за заведующего кафедрой, но у того временно истёк срок годности.

— Только в последнее время Университет наконец-то искренне плюнул на интересы студентов.

— Что мы, разумеется, всецело одобряем.

— О где, о где нам искать клиентуру, Сергей Корнеевич?

— Если же вы не пытаетесь нас купить, Сергей Корнеевич, то будьте прямее и твёрже.

— Осознайте, что вы реальная власть .

— Дайте нам приказ.

— Вам понравится.

— Вам вообще такое нравится.

— Прямее, Сергей Корнеевич, и твёрже!

— Не просите невозможного от человека в шёлковой рубашке, — воспротивился шёлковый Гуанако, скуксился и закурил.

У Максима теперь один практический ключ — тот, под которым сидеть. И ни путеводного фонаря, ни семафора. Выпустить его сейчас в бессердечный мир — слишком жестоко даже для Охровича и Краснокаменного.

Была бы у него чума — были бы НАСТОЯЩИЕ СТРАДАНИЯ. Драма. Единение с возлюбленным в загробном мире. (? — можно ли заразить загробный мир?)

Но у Максима нет чумы.

Анализ проведён.

Хотя Гуанако, конечно, извернётся ужом, ударится оземь белкой (НЕМАЛО белок расплющил былинный слог), а придумает Максиму занятие. Найдёт способ заставить того почувствовать себя нужным.

Максим будет давиться гордостью, но не проблюётся.

Максим не умеет блевать без масла.

А масла ему никто не даст.

НИ-КТО.

У Гуанако на масло не хватит ни сообразительности, ни такта, а больше Максим никого (НИ-КО-ГО) не волнует.

— Насчёт приказов: я бы хотел обратиться к вам как к группе быстрого реагирования, — разродился наконец Гуанако, забыл про Максима и перешёл прямо к избранному. — Диму я только что торжественно похоронил посреди степи. Кажется, успешно — командир сожрал сказочку, поскольку она апеллировала ко всем армейским архетипам разом. Но прочие головы Бедроградской гэбни не в дискурсе, а потому могут усомниться. Дима с его псевдонимами сам так хорошо поапеллировал ко всякому, что они теперь от него никак отцепиться не могут. В общем, хорошо бы он сейчас поменьше бегал сам по себе, а то мало ли.

— Вы назначаете нас в опекуны или в телохранители? — немедленно уточнили Охрович и Краснокаменный.

— Следует ли нам принуждать Диму к противоестественной активности?

— Есть ли запрет на инвалидность?

— Есть ли карт-бланш на открытые переломы?

— Следует ли бить его по лицу за попытки побыть самостоятельным?

— Следует ли бросаться грудью под пули?

— Следует сделать так, чтобы поводов для пуль не было, — самодовольно повелел Гуанако.

— Значит, карт-бланш на открытые переломы есть, — сделали вывод Охрович и Краснокаменный.

— Дима любит и умеет ввязываться .

— Ввяжется — мы не станем заниматься художественным макраме.

— Подойдём к вопросу, так сказать, радикально.

— Мы вас поняли?

— Вы нас поняли?

— Просто пусть он будет живой, функциональный и у нас, а не где-нибудь ещё, — нежненько посмотрел в окно Гуанако. — Мне сейчас некогда бдеть, у меня Порт, а вам я доверяю.

БЛАГОДЕТЕЛЬ ВЫ НАШ

Дима Дима Дима Димадимадимадимадиииииимааааааааа

Один сплошной Дима у Гуанако в голове. Он всю черёмуху ради него устроил. Жаждал под пристойным предлогом выклянчить у Охровича и Краснокаменного кружева, чтобы потом напялить на Диму. Жаждал, чтобы тот был живой, функциональный и у него.

Что бы ты делал, позорный профессор, если бы Дима правда хотел пойти на эту встречу?

Все думали, что это у Гуанако степная сублимация преподавательской деятельности: для подпитки самодовольства нужен тот, кто смотрел бы снизу вверх и ловил бы каждый жест. За неимением реальных студентов пойдёт и бывший.