Чума в Бедрограде

Наутро он, само собой, ничего не вспомнил и всё отрицал.

Единственный урок, который Ройш для себя из этого извлёк, — это что некоторых невыносимых людей всё же можно выносить. Впоследствии это ему пригодилось.

НЕ ДУМАТЬ ПРОСТО НЕ ДУМАТЬ ОСТАЛОСЬ ВСЕГО НИЧЕГО ВЕДЬ ОБЕЩАЛИ ЗАЩИТУ ЗАЧЕМ ПОЕХАЛА В ХАЩИНУ НАШЛА ВРЕМЯ

Электричка начала мягко тормозить. Хащина — не конечная станция, двери откроются ненадолго, поэтому Ройш поднялся, взял портфель и зонт и вышел в тамбур. Там воняло табаком, но к этому Ройш тоже привык: пытаться заставить Охровича и Краснокаменного перестать делать то, что им нравится, — бессмысленное занятие.

Помимо систематического курения в помещении им нравилось, например, то, что происходило на медицинском факультете, и Ройш полагал, что их энтузиазм сыграл в реализации сумасшедшего проекта далеко не последнюю роль. Со стороны Университета было непростительной халатностью заранее не предусмотреть возможность эпидемии, и тот факт, что изначально в планах Бедроградской гэбни достаточно ясно значилось заражение только одного дома, её не оправдывал. Университетской гэбне невероятно повезло, что им на голову свалились Сергей Корнеевич и Дима со своим эксцентричным, но действенным предложением; однако если бы Охрович и Краснокаменный не сказали своё твёрдое «да», Университетская гэбня легко могла бы отказаться от такого подарка.

Двери электрички открылись.

Станция Хащина.

Реализация эксцентричного предложения всё равно выглядела тошнотворно. Ройш твёрдо не собирался показываться на медицинском факультете до окончания «твири-в-жопу», как называл процесс Дима, но с утра ему позвонил Попельдопель и истерично потребовал немедленно явиться, поскольку деньги, выделенные на закупку капельниц и больничных уток, были взяты из гранта, куда явно было невозможно приписать подобное целевое расходование финансовых средств, и требовалось задним числом переписать заявку на грант и подтверждение за печатью Медицинской гэбни, «а в бумажках же только вы любите и, что самое страшное, умеете копаться, да мы без вас, да всё к лешему разлетится, да имейте же совесть, оторвите же зад ради Университета, не курьера же к вам посылать, у нас все люди на поимённом счету». Ройш приехал и убедился как минимум в том, что не соваться на медицинский факультет до окончания твири-в-жопу было разумным решением.

Студенты лежали ровными рядами и в основном спали, но стоило кому-то проснуться, как он начинал стонать или хотя бы шипеть сквозь зубы; самые везучие просто звали врача. Охрович и Краснокаменный даже не пытались скрывать, что участвуют в этом только потому, что им нравится смотреть на чужие страдания (грузовик с анестетиками, который они вели, загадочным образом ополовинился в пути). Попельдопель соизволил отвлечься на Ройша только через двадцать минут после прихода последнего, а на резонное замечание о том, что незачем изображать срочным дело, которое таковым не является, разразился очередной истерической тирадой, сводящейся к тому, что он, Попельдопель, не ценит и не намеревается ценить чужое время, когда своего не хватает. Ройш хотел подождать Диму и перекинуться с ним парой слов — просто потому, что если Диму не отвлечь от работы, он свалится от переутомления, — но потом студентка, рядом с постелью которой Ройш стоял, начала плакать прямо во сне, и Ройш ушёл, решив, что в конечном итоге может только помешать.

Ситуация, в которой подобные меры являются единственно верными и возможными, поистине безысходна.

Ройш давно уже признался себе в том, что занялся историей именно потому, что все исторические деятели становятся в той или иной степени вымышленными, и поэтому не нужно думать о том, что и как им доводилось терпеть. Потому же он верил и в статистику: большие числа обесчеловечивают, и списки погибших и пропавших без вести, к примеру, совсем не страшно читать.

За последние двое суток Университет заказал: полторы сотни больничных коек в дополнение к уже имеющимся (из Порта); около полутысячи капельниц с запасными элементами (из Бедроградского Медицинского Института, находящегося в ведомстве Медицинской гэбни, на деньги гранта медицинского факультета); пять грузовиков анестетиков (из Порта, в долг под личную ответственность Сергея Корнеевича); более десяти грузовиков вспомогательных препаратов (из Порта, в долг под личную ответственность Сергея Корнеевича); более десяти грузовиков вспомогательных средств, как то — вату, халаты, бинты, разнообразную тару, перчатки, шприцы и т.п. (из Порта, в долг под личную ответственность Сергея Корнеевича); неизвестное количество нелегальной и дорогостоящей кровавой твири, настойки на твири (всё в долг, всё под личную ответственность); прочее.

Если бы Ройш не поддался на истерику Попельдопеля и не пришёл сегодня на медицинский факультет, большие числа сработали бы.

Сколько может продолжаться личная ответственность, пока Порт не вспомнит о своём постулируемом нейтралитете?

Портовое население анархично в быту и отрицательно настроено по отношению к любой власти; Портовая гэбня управляет ими только за счёт личного авторитета. Для людей с подобной ментальностью «власть» — больше красная тряпка, чем объект каких бы то ни было симпатий или хотя бы обязательств. Личный авторитет Сергея Корнеевича временно оказался сильнее презрения портового населения к головам любых гэбен (за исключением, по всей видимости, гэбни Портовой), но действие личного авторитета ограничено.

Хащинская районная больница.

В регистратуре сидела средних лет женщина в очках с золочёной оправой. Ройш свернул зонт и поприветствовал её, после чего представился. Женщина кивнула и посмотрела на него с вежливым недоумением.

— Насколько я понял, меня вызывали.

Женщина с несколько растерянным видом поискала фамилию Ройша в списках пациентов — не нашла, разумеется, но согласилась вызвать дежурного врача. Тот прибежал сразу, что неудивительно с учётом того, что он должен был ждать Ройша, чрезмерно экспрессивно схватил его за локоть и потащил по коридору. Ройш ожидал, что его проводят непосредственно в палату, однако дежурный врач, человек за пятьдесят, невысокого роста и с обширным брюшком, пригласил Ройша в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Ройш приставил зонт к стене, сел в предложенное кресло и осведомился —

КАКОГО ЛЕШЕГО МЫ ТРАТИМ ВРЕМЯ СКОРЕЕ

— что от него требуется.

Дежурный врач сел за стол, открыл журнал звонков, закрыл его и закурил папиросу. Несмотря на то, что Ройш привык к людям, курящим в помещении, он поморщился.

— Константин Константьевич, я позволю себе не спрашивать документов, вся страна знает вас в лицо. Ещё я позволю себе, скажем так, интимный вопрос. Какой у вас уровень доступа?