Денис Осокин - Овсянки (сборник)

смерть в старых брюках — где по-прежнему хорошо видны стрелочки — не спеша открывает двери в магазины — ждет своей очереди — разговаривает с продавщицами — сидит на скамейках или кусках бетона, подложив под себя пакет — смотрит, как девушки в коротких и длинных юбках заходят в двухэтажные дома пахнущие старостью едой и стиркой — видит через деревья непомерную ширь воды и прибрежную речную рухлядь — покуривает или нет — отпрыгивает от пьяного мотоцикла — с улыбкой пропускает велосипед который бритый восьмиклассник крутит еле-еле — а усевшаяся к нему на багажник толстая девица радостно ругается и визжит — велосипед вихляется и падает с грохотом. смерть иногда и сама вихляется и идет с красноватым лицом стараясь через дворы а не улицами — но это редко — и останавливается патрулями. но это знакомые патрули — и они говорят смерти ‘ну ты что брат?’ — или ‘ну ты что старик?’ — ‘давай исчезни’. и смерть сосредотачивается — исчезает — и скоро оказывается у себя дома — в тесном подъезде перед дверью обитой двп — из выцветшей курточки с якорями или из брюк вынимает ключи. она повсюду — такая смерть.

смерть придумала здесь в затоне очень правильный вид — обрела на наш взгляд самое дивное воплощение — другого не пожелать. объемное чуткое тихое — как пробуждение на раскладной кровати под синей простынью — на втором деревянном этаже — среди утренней прохлады и раздающихся внизу голосов. ласковое и мудрое как неожиданно наступивший август. мы скрипнули пружинами и не садясь задумались — чем же так потянуло с улицы? что за знакомой силой? за лучшей на свете силой и ясностью? ага — это значит уже не июль месяц.

смерть из куйбышевского затона похожа на август. в августе мы родились и хотели бы умереть. в затоне ножи входят в тела как серебристые стебли мятликов. сердца прищемляются нежно — утиными клювами. смерть из куйбышевского затона — старого речного поселка на волжском берегу против устья камы — пусть разыщет нас где бы мы ни были когда решится за нами прийти.

смерть из затона иногда садится на ‘метеор’ и едет пару часов на север в казань — проведать свою тамошнюю подругу. и смерть казанская водит ее по блинным — по выставочным залам — по рюмочным — по стройкам — по паркам в которых недавно была тишина а теперь идет реконструкция. они по-настоящему любят друг друга — и когда-то хотели жениться. смерть из затона имени куйбышева — пожилой мужчина в штурманской куртке с дешевой черной китайской сумкой на плече. смерть из казани — симпатичная молодая женщина с республиканского телевидения — имеющая семнадцатилетнего сына и мужа. она нежная и веселая — но умеет за себя постоять и выматериться. человек из затона — улыбается как бы стесняясь — и жалеет что недавно врачи в райцентре запретили ему курить.

смерть из казани много работает — и сама в затон выбирается редко — только в командировки — ну где-то раз в пару лет — делает репортажи про то как в камско-устьинском районе проходит съезд механизаторов или открывается новый клуб. если летом — тогда купается с бывшим своим женихом — прямо тут же под старым футбольным полем — среди намертво севших в речное дно барж и облезлых катеров. боится наступить на какую-нибудь страшную железку. взвизгивает от страха если рядом появляется рыба-солитер. громко смеется когда входит в воду — оттого что так мелко и так широко — что так долго надо идти пока не скроешься под водой хотя бы по грудь — а купальник она забыла в казани — вот и смеется и кричит другу чтобы тот смотрел не идет ли кто.

человек из затона — его могут звать сергей — посматривает в полглаза на край берега — в другие полглаза на спину бывшей своей невесты а теперь бархатной подруги — улыбаясь ждет когда ее попа скроется под водой и можно будет перестать поворачивать шеей. вспоминает как был принят в казань в речной техникум — как любил эту женщину — как ее трогал — выпроваживал соседей по комнате из общежития — обещая им за это много пива — как потом волок это пиво купленное на лихорадочно одолженные деньги по улице несмелова и на четвертый этаж. капитаны на пенсии — мастера по судовождению — его хвалили и обещали рекомендацию в горьковский институт водного транспорта — а он перевелся в свой куйбышевский затон в малюсенькое училище — в семьдесятвторушку — после того как обсуждаемая по всем панцирным койкам, набитым синим троллейбусам и тополиным аллеям их женитьба расстроилась. и как его все ругали в казани и даже орали на него и злобно швырнули аттестат о неполном среднем в обмен на студенческий билет. ну как — я тебе еще нравлюсь? — смеется казанская гостья пока выходит из воды — а ее подстриженное счастье приближается медленно-медленно. смерть из затона имени куйбышева смотрит прямо в него в упор и кивает не глядя в глаза подруге.

еще реже — в августе — на одном из высоких выступов берега над ветром камского устья — встречаются не только они. вместе с ними их другие теплые друзья — мужья и жены — любовники и любовницы: смерть из лаишево — смерть из тетюш — смерть из буинска — смерть из высокой горы — смерть из апастово — смерть из арска — смерть из кукмора — смерть из верхнего услона. у каждой из них свои привычки — свой возраст — своя одежда. смерть из железнодорожного поселка кукмор — рослый жестокий парень в черной кроличьей шапке с запонками под изумруд. смерть из апастово — нерешительная и нечаянная — в стоптанных тусклых туфлях — в мокром халате из зеленоватого ситца — у нее сквозь одежду всегда проступают очень грустные соски. у них синеют губы и краснеют носы. они открывают бутылки и шпроты. обнимают друг дружку и бегают в туалет под ближайшие деревья. в любую погоду здесь пронзительный оглушающий ветер — даже если внизу вода неподвижна как алюминиевая сковорода. поэтому все кричат друг другу в ухо. мы видим как они жестикулируют. но нам ничего не слышно.

если их встречи случаются в казани осенью — такое тоже бывает — их фразы срывает казанский ветер — он тоже неслабый из-за близости акватории — ее широкой воды — несет вдоль поребриков как листья. местом своих постоянных прогулок в столице они почему-то выбирают улицу клары цеткин с трамваем № 1 — и всю лежащую от нее по обе стороны адмиралтейскую слободу — деревянно-смутную — с заводом ‘серп и молот’ — со скульптурами про пионеров которых боятся идущие из садика дети — с книжным магазином где есть все чего нет в остальных книжных магазинах города и наоборот. неизвестно почему они именно здесь гуляют — наверняка из-за особенной силы ветра в этой прибрежной окраине.